На Лиговке, у Обводного

— Был один знаменитый тенор… «Куда, куда вы удалились…» Дамочки от него с ума сходили. Глазки под лоб, в ладошки хлопают: «Речковский! Речковский!» Летом по воскресеньям этот тенор в курзале пел. Курзал знаменитый. Там еще в царское время известный композитор из Европы выступал. Красавец, говорят, был. И волосы длинные, черные, как грива у вороного коня. Камердинер специально черного пуделя держал. Поклонницам композиторских волос прядки продавал. Курзал деревянный, и там дежурили на всякий пожарный случай. Пришла пора ехать и нашему «трубному ходу». Поехали. Дядя Вася говорит: «Нажми. К началу опаздываем». Я нажал. Подъезжаем — и верно. В зале полно, и тишина священная. А нам еще машину поставить к водоему, рукавов метров пятьдесят протянуть. Торопимся. Тоже хочется знаменитость послушать. Я сирену дал, на всякий случай, чтоб кто-нибудь под колеса не сунулся. Развернулся, осадил задним ходом, ребята с рукавами побежали. Вдруг стекла зазвенели, крик страшный, из окон народ прыгает. «Пожар! Пожар!» Вот, думаю, как мы вовремя поспели. Дядя Вася с ходу кричит: «Подать воду!» А сам, конечно, в курзал — что горит, где горит?

Сват вынул из костра головешку, стал раскуривать сигарету. Он чмокал губами, а сигарета не разгоралась. Федосеич неторопливо крикнул:

— Ну?

— Никакого пожара не оказалось, — со вздохом сообщил сват. — Какой-то полоумный увидел на улице пожарных да со страху и сиганул в окно. За ним еще… Ну, ясно — паника.

— Небось передавили друг друга? — поинтересовался Федосеич.

— Нет. Обошлось. Концерт, конечно, испортили. Речковский, точь-в-точь как тот тенор у Зощенко, петь отказался. С голоса, говорит, сорвали. Сел в свой лимузин и уехал. Ну и мы инвентарь свернули — и тоже домой. А на другой день и началось. Виноватым оказался дядя Вася.

— Это как же так? — спросил Виктор.

— За нарушение инструкции. Полагалось «пожарный ход» заранее ставить, до прихода публики. А если опоздал, так делай без шума. Чтоб зрителя не нервировать. А я еще и сирену дал. Потом-то я понял, почему меня дядя Вася за руку схватил, да поздно было. Ну а его — на увольнение. За невозможностью использовать. У меня на душе кошки скребут. А что я могу сделать? И вот приходят ребята-топорники и говорят:

«Слушай, парень. Мужик ты хороший и шофер неплохой. Но ошибка-то твоя?.. Хоть и не понарошку, а все же ты? На кой ляд сирену дал? Мы против тебя ничего не имеем. Но и дядя Вася нам не чужак. Мы с ним в огонь и воду ходим, как с отцом родным. А тебе все равно, где ездить, на чем ездить. Бери вину на себя. Начальство согласное. Ему — был бы виноватый. Ну? Как смотришь?»

Пошли мы в пивнушку и обмыли это дело. Пожали топорники мне руку, так и кончилась моя служба по борьбе с огненной стихией.

Федосеич, пока сват рассказывал, достал шомпол, тряпку, банку с маслом и взялся за ружье. С реки донеслись всплески воды, послышался невнятный голос.

— Ого-го-го!.. — отозвался Федосеич.

— Охотнички!.. Пустите к огоньку. Терплю бедствие.

— Кто такой? Что случилось?

— Обсушиться.

— Давай подгребай.

В берег рядом с челном, ломая кусты, ткнулась большая, неуклюжая лодка. К костру подошел мокрый человек в тине, без шапки. В руках ружье и рюкзак.

— Вывалился, — виновато сказал он. — Потянулся за уткой — и бултых головой вниз! Насилу в лодку забрался. Хорошо, ружье не утопил. Спички размокли. Вот стемнело, ваш огонек увидел.

— Сушись, — сказал Федосеич. — Чай горячий.

Охотник разделся догола, ему дали полушубок, помогли выжать одежду, развесили у костра. Федосеич предложил водки.

— Спасибо, товарищи, у меня самогоночка есть. У нас в Буграх тетка Маня отличный «голубой огонек» готовит. Хотите попробовать? Ну, прошу вас… Уважьте.

Уважили, похвалили. Польщенный, охотник рассказывал:

— У нее, у тетки Мани, сын Колька в Ленинграде. Инженер-химик. Любые фильтры привозит. Самые современные. Сивуху снимает начисто. Без запаха. И прозрачность дает. Наш участковый говорит — жаль такое предприятие закрывать. Передовая технология.

Охотник отогрелся, напился чаю, попросил у Федосеича масла, шомпол и стал чистить ружье.

— Это в первую очередь, — назидательно сказал он. — Знаете, как раньше в кавалерии было? Сначала коня в порядок приведи, вторым счетом винтовку, а потом и за себя берись. — Ружье он чистил старательно, с любовью. — Вы откуда? — спросил он свата. — Из Ленинграда? Я вижу. Меня не обманешь. Вот такое ружье видали? — он протянул свату свое ружье. — Исключительный бой! Зайца на семьдесят шагов — буквально.

Сват повертел ружье в руках.

— В стволы посмотрите, — посоветовал охотник.

Сват посмотрел в стволы.

— Да не так… С другой стороны.

Сват заглянул с другой. Делал он это неумело, сразу видно, что ружье у него в руках бывает редко.

— А-а-а… — пренебрежительно проговорил охотник и отобрал ружье. — Эту двустволку сам Марковский хвалил.

— Марковский? — спросил сват. — А кто это такой?

— Вы что?! — удивился охотник. — Марковского не знаете? Знаменитый оружиевед. Ученый, кандидат. Его весь Ленинград знает.

— Ну-ка покажи, — вмешался Федосеич. — Что это за диковина?