На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Когда наши цепи уже почти достигли гребня, в это время из-за него стали показываться сначала отдельные фигуры, проектировавшиеся во весь рост на фоне неба, через минуту фигур этих было уже несколько сот, а еще немного спустя они представляли на фронте шагов в 300–400 почти сплошную стену; по обе стороны этой массы вытянулись более редкие цепи, общий фронт поднявшихся из-за гребня немцев имел в длину шагов 1000, со значительным сгущением посредине. Некоторое время, измеряемое секундами – самое большее полуминутой, – стена эта стояла неподвижно; нельзя было хорошо рассмотреть, вела ли она стрельбу по нашим или только выстраивалась; но затем одновременно можно было наблюдать два движения: одно – быстрый и беспорядочный отход наших цепей и подведенных к ним резервов обратно, вниз по скату, а другое – движение немецкой стены вслед за нашими отступающими цепями. Казалось, что вот-вот немцы достигнут наших и на их плечах прорвутся через наши линии; но несколько… блестящих очередей шрапнели, выпущенных в косвенном направлении по немецкой стене, немедленно положили ее на землю без остатка. Приятно отметить, что шрапнели эти были выпущены артиллерией соседнего участка 26-й пехотной дивизии, по-видимому, по собственному почину, при виде бедственного положения лидцев, которым своя артиллерия, то есть 43-й дивизии, не могла помочь, не поражая их самих своими выстрелами.

Момент был чрезвычайно благоприятен для возобновления атаки; но, по-видимому, между лидскими офицерами не оказалось таких, которые были бы способны поднять или повернуть своих людей, воодушевить их или повести в штыки. 43-я артиллерийская бригада расстреляла все свои патроны…

Дело это, происходившее почти у самого гребня высот, я также имел возможность наблюдать в цейсовскую трубу и со своей стороны полагаю, что неуспех его, кроме причин, указываемых генералом Флугом, обуславливается еще и главным образом недостатком бомб в мортирной батарее для разрушения прочных каменных построек фольварка, в котором я имел со своим штабом ночевку и имел случай их видеть; легкая артиллерия была бессильна против них. Во всяком случае, это один из тех многих эпизодов во время войны, которые мне пришлось наблюдать[300], когда не для дела, а ради только удовлетворения вопросов честолюбия клали много людей и в большей части случаев не достигали успеха.

А что фольварк Кальвария совершенно был не нужен нам, об этом свидетельствует наш добровольный отход на левый берег реки Березина, совершенный через некоторое время после того, чтобы выровнять фронт корпуса по 26-й пехотной дивизии, остававшейся на правом берегу реки на своих прежних позициях.

Предварительно отхода нашего на эту линию за реку на ней были возведены прочные окопы, чему способствовали легкий песчаный грунт и обилие прекрасного строевого леса, тянувшегося полуверстной полосой вдоль всего берега. Артиллерия расположилась на закрытых позициях позади этого леса. Беда заключалась только в том, что дальнейший тыл, на расстоянии до двух верст, был открыт и наблюдаем противником. И появление на нем хоть сколько-нибудь значительных цепей вызывало тотчас же огонь его артиллерии. Все передвижения приходилось делать ночью.

Правее нас в излучине реки Березины расположилась на позиции одна из второочередных дивизий (номера ее не помню), пришедшая из тыла, и связала нас со II Кавказским корпусом, занимавшим фронт заранее укрепленных инженерами позиций от Крево до железнодорожной станции Листопады.

Наступило затишье, в период которого мы привели себя в порядок: подкормили людей, лошадей, пополнили боевые комплекты, но самого главного – пополнения людьми до штатного состава – не получили.

Я два раза был вызываем в Минск в штаб фронта на заседания Георгиевских дум; там же находились и штабы 2 и 10-й армий, и я имел возможность повидаться с командующими этих армий: генералом Смирновым и генералом Радкевичем, под командой которых состоял, и в беседе с ними вспомнить все пережитое и уяснить себе из него многое, мне ранее не понятное.

В конце октября я получил назначение на должность командира XXVIII корпуса и одновременно с 43-й пехотной дивизией, снятой с позиции на Березине и перебрасываемой теперь на Юго-Западный фронт к Черновицам, направился на железнодорожную станцию Молодечно для отъезда к новому месту своего служения, на Северный фронт, в 5-ю армию генерала Плеве.

С грустью расставался со своими дорогими боевыми товарищами, с которыми за семь лет мирной и более года боевой службы на полях в Восточной Пруссии, за Варшавой, у Гродно, на реках Шешупе, Немане и Березине я сроднился и которых искренно и горячо полюбил за преданность долгу и честное, доблестное служение царю и Отечеству. Вечная память тем тысячам убитых, которых мы не досчитывались в наших рядах и которые, несомненно, были храбрейшими между нами. Общая убыль в дивизии убитыми и ранеными в период с августа 1914 по октябрь 1915 года, по грубому подсчету, сделанному начальником штаба дивизии, составляла 22 тысячи человек.