На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Тотчас же об этом по телефону сообщено мне в штаб корпуса. Я приказал корпусному следователю совместно с корпусным комиссаром Сорокой[341] в автомобиле следовать на место происшествия, и вызвать туда же командира полка (этих рот), и произвести следствие. К вечеру они вернулись и доложили: очевидно, убийство произведено по предварительному сговору, что от нижних чинов и даже офицеров, по-видимому, сильнейшим образом терроризированных убийцами, никаких показаний получить не удалось; что положение их, производящих следствие, в окопах среди этих рот становилось опасным, и они просят роты эти из окопов снять и тогда вызовом поочередно в штаб корпуса господ офицеров и нижних чинов произвести им опрос. Я с этим согласился.

Хоронить генерала Носкова решили с воинскими почестями на православном кладбище Якобштадта, для чего назначить батальон пехоты от Дегмерского пехотного полка 184-й пехотной дивизии, находившегося в резерве в Якобштадте. А затем, если бы семья покойного, проживающая в Москве, пожелала тело перевести в другое место, гроб выкопать и отправить туда по железной дороге.

В день похорон мне докладывают, что батальон [733-го пехотного] Дегмерского полка на похороны выходить не пожелал и что гроб сопровождать будут все штабные команды с хором музыки. Гроб будет поставлен на лафет.

В назначенный час вместе с французским военным агентом (при штабе батареи), в то время находившимся у нас, я отправился в «Аузен», возложил на гроб венок из цветущей в то время белой сирени и после заупокойного богослужения пешком сопровождал гроб от «Аузена» до Якобштадта (5 верст). При входе в Якобштадт погребальную процессию встретили офицеры 1-й Кавказской стрелковой дивизии и, присоединившись к нам, проследовали через Якобштадтскую площадь, переполненную нижними чинами, на кладбище, где также переполнено было нижними чинами.

На могиле я сказал прощальное слово, указав на высокие заслуги зверски убитого, его высокую доблесть, отмеченную орденом Святого Георгия[342], на его еще большую гордость в утраченной на войне за Отечество руку. Указал на его всегда сердечное и справедливое отношение к подчиненным и что «эта святая могила никогда не будет забыта искренно любящими свое Отечество, приносящими свою жизнь в его защиту!»

Никаких инцидентов на погребении не произошло, и, проходя через толпу нижних чинов, никаких выкриков и возгласов я не слышал.

Возвращаюсь несколько назад, чтобы сказать несколько слов об институте появившихся в армии комиссаров, утверждаемых главой Временного правительства господином Керенским.

Господа эти давно уже находились в толще армии, в большинстве евреи-социалисты, и выжидали терпеливо момента для своего выступления, создавая вокруг себя революционные ячейки. Время это настало, когда появился приказ № 1 и комитеты во многих частях войск вызвали бунт; растерявшееся начальство не находило под рукой никаких средств для прекращения бунта, и вот в это-то время появляются господа, предлагающие свои услуги переговорить с нижними чинами-бунтовщиками и успокоить их. Переговоры они ведут весьма успешно, пользуясь для этого, конечно, демагогией, провокаторством и разного рода посулами в будущем. Бунт прекращен, и они остаются необходимыми посредниками, в сущности, руководителями безмозглой толпы и в том направлении, какое указано их политической партией. Конечно, господа эти находились в полном контакте с председателями дивизионных, корпусных и армейских комитетов, вершащих одно общее дело погибели Российской империи.

Таким комиссаром в корпусе был назначен помощник присяжного поверенного из Киева еврей Сорока, состоявший нестроевым старшего разряда в артиллерийском парке тяжелого артиллерийского полка, успешно усмиривший поднимавшийся бунт в местечке Штокмансгоф. Председателем корпусного комитета был выбран, вернее сказать, самочинно провозгласил себя помощник присяжного поверенного Ходоров (еврей), санитар лазарета 1-й Кавказской стрелковой дивизии, и, наконец, из той же 1-й Кавказской стрелковой дивизии выдвинулся на роль председателя армейского комитета 5-й армии в Двинске московский присяжный поверенный Виленкин (еврей). Сорока – социалист, Ходоров и Виленкин[343] – левые кадеты. На обязанности комиссаров и председателей комитетов лежало следить и за начальством и штабами, при которых они находились, донося своевременно в Петроград о их поведении.