Корпусный комиссар Сорока ни умом, ни красноречием не отличался, не был и популярен среди нижних чинов, на митинги которых часто ездил. В штабе корпуса ни офицеры, ни нижние чины его не любили, он объяснял мне это контрреволюционным направлением и жаловался на офицеров, оказывающих ему умышленно пренебрежение. При всех вспышках бунта в частях корпуса я направлял Сороку туда, чтобы уладить и, произведя расследование, доложить мне. Поручения эти он исполнял охотно, но успокоить расходившуюся толпу ему не всегда удавалось: под угрозой расправы с ним он обращался в постыдное бегство. В первое время своего появления в штабе корпуса он сделал мне заявление, чтобы я в своих объездах войск брал его с собой, имея, вероятно, в виду следить за моими беседами с нижними чинами. Нисколько не возмутившись этим нахальным заявлением, на следующий же день, забрав его с собой, я тронулся в объезд передовых позиций, находившихся под артиллерийским и ружейным обстрелом. Жид, доселе укрывавшийся в глубоком тылу, впервые понюхавший пороха, сразу потерял охоту следовать за мной и от совместных со мною поездок, на которые я его всегда приглашал, отказывался.
После похорон генерала Носкова и отказа батальона [733-го] Дегмерского пехотного полка выйти в наряд для отдания почести при погребении своему начальнику дивизии я понял, что разыскать убийцу генерала Носкова обычным способом, при помощи военного следователя, будет нелегко и дело может принять плохой оборот, и решил обратиться в штаб армии с просьбой об исходатайствовании перед Временным правительством о назначении следственной комиссии из Петрограда. Керенский просьбу уважил, и через несколько дней к нам в штаб явился генерал от инфантерии Петров (бывший комендант Выборгской крепости), с ним военный судья полковник N и какой-то чиновник в роли секретаря. Включив в себя и нашего корпусного следователя, капитана Лучанинова, комиссия эта приступила к своим действиям в том порядке, как предполагали и мы, – поочередным вызовом свидетелей в штаб корпуса. О ходе следствия и наиболее интересных показаниях генерал Петров, с которым я был знаком еще и в мирное время, обещал мне сообщать. Через два-три дня усиленной работы генерал Петров, выйдя из комнаты заседания, с раздражением сказал мне:
– Ничего добиться не можем, все страшно терроризированы шайкой убийц! Но существуют намеки на то, что стрелявший уже скрылся из полка.
При поверке полковой канцелярии и книги отпускных было обнаружено, что унтер-офицер 2-й роты (с левого фланга которой раздался выстрел) Волохов (?) был уволен в отпуск, причем отпускной билет за подписью командира полка значился выданным за два дня до убийства, но воспользовался ли Волохов этим билетом в тот же день или уехал после убийства, выяснить никак не удавалось. Офицеры и нижние чины в своих свидетельских показаниях заявляли, что все их внимание было направлено в сторону вышедшего начальника дивизии и откуда раздался выстрел, они не знают; некоторые же прямо заявляют, что выстрел был сделан не из строя, а сзади с горки по ту сторону дороги. Следствие продолжалось еще несколько дней, ни к чему не приводило, и комиссия, удовольствовавшись добытыми свидетельскими показаниями, прекратила свои действия и решила ехать в Петроград, где в это время происходили большие беспорядки, сильно тревожащие их, так как там оставались их семьи.
Мне пришлось принять самостоятельное решение: корпусному следователю следствие продолжать; командира полка и командира роты, не принявших со своей стороны никаких мер из страха угроз не только к задержанию убийцы, но и к раскрытию несомненно существующего в полку заговора против начальников, от занимаемых ими должностей устранить, зачислив в резерв армии, а командиром полка назначать полковника Котельникова, смелого и доблестного штаб-офицера 1-й Кавказской стрелковой дивизии.
Нудительное следствие, с одной стороны, и смелые действия нового командира полка[344]
, с другой – привели через некоторое время к обнаружению убийцы, которым оказался унтер-офицер Волохов, стрелявший с левого фланга 2-й роты, со второй шеренги, причем стрелял с колена, пропустивши винтовку через первую шеренгу; об этом вся рота знала, но под угрозой быть убитым никто показывать не решался. Волохов же, имевший уже в своем кармане отпускной билет, тотчас же из полка скрылся, что, несомненно, должно было быть замечено и фельдфебелем, и командиром роты.