На обочине мира

Оказывается, есть предел тому, сколько раз люди могут сказать «О боже мой», или «Ого!», или «Поверить не могу», и мама с папой и Алекс достигают его довольно быстро. В конце концов мы просто сидим молча. Мама не перестаёт меня обнимать, как будто стоит ей ослабить руки – и я снова исчезну в другом мире. Алекс просто качает головой, как будто не верит своим глазам, но это, очевидно, не так. Всё совсем наоборот. Она поражённо качает головой, потому что верит своим глазам.

Мэнни совсем притих – вообще ни слова не произносит. Я спрашиваю:

– Что такое?

Он с усилием сглатывает, а потом улыбается.

– Ничего, – говорит он. Но его глаза цвета киви блестят. Я думаю, что он просто очень тронут всем этим. Мама поднимает руку, будто собирается обнять его, но он встаёт с дивана и подходит к окну, уставившись в никуда.

Мы с мамой, папой и Алекс переглядываемся. Всё это довольно неловко.

Из всех людей именно Алекс поднимается и встаёт с ним рядом – Алекс, которая влюбляется в кого-то нового раз в две недели, замечает боль Мэнни.

– Дело в твоей ма, правда? – говорит она, и Мэнни кивает.

Не поворачиваясь, он объясняет:

– У нас есть фотки чего угодно, кроме неё.

Он, конечно, прав. Несмотря на все доказательства существования этого параллельного мира в моём телефоне, у Мэнни не осталось никаких напоминаний о маме. Кроме…

Через пару секунд я уже в своей комнате, роюсь в карманах вымокшей одежды, валяющейся на полу. Я же сохранила её, правда? Должна была сохранить.

Я нахожу промокший, разбухший журнал «За рулём суперлёта», который совала себе за пояс, но того, что я ищу, нигде нет.

А потом мои пальцы натыкаются на вымокший квадратик сложенной бумаги, и я осторожно разворачиваю его. Я так нервничаю, так поглощена процессом, что и не заметила, что Мэнни стоит со мной рядом.

Каракули Мэнни размазались и почти нечитаемы; чернила на обороте практически смылись, но там, на листке, на котором Мэнни написал мне письмо, несомненно различимо лицо его мамы. Я осторожно расправляю бумагу и кладу её на стол сохнуть.

Мэнни вообще-то не большой любитель обниматься, но сейчас он обхватывает меня своими тощими руками и благодарно стискивает, а с его подбородка на листок капает слезинка.

– Эй, аккуратнее, – говорю я. – Она уже и без того мокрая.

Глава 51

Когда мы возвращаемся в гостиную, папа стоит, надувая щёки и качая головой.

– Проклятье, – говорит он. – Если б я не видел этого собственными глазами, сказал бы, что это просто бред собачий. Однако теперь мне надо лично посмотреть на эту пещеру. – Он поднимает руки в защитном жесте. – Внутрь я не пойду. Мне просто… надо увидеть, ясно? Кто со мной?

И вот мы опять отправляемся на побережье, только на этот раз в машине. Неужели всего лишь прошлой ночью были все эти безумные празднования, и музыка, и фейерверки? Сейчас всё кажется странно тихим.

Почти никого не видно. Из телевизора в машине раздаётся голос ведущего новостей.

– С вами новости Би-би-си. По данным авторитетных правительственных источников, теперь война неизбежна, и приказы оставаться дома…

Папа ударяет по кнопке выключения. Никто ничего не говорит.

Мы все вместе втиснулись в нашу машину, и по дороге к бухте Браун в основном молчим. День туманный и прохладный. За мелькающими на ветровом стекле дворниками впереди возникает Калверкотский отель, напоминающий здоровенный сломанный зуб.

– Что тут происходит? – спрашивает папа.

Мы проезжаем мимо скопления автомобилей, стоящих возле ведущих к набережной ступенек. Тут две полицейских машины, скорая, по меньшей мере три мотоцикла, большая машина с тонированными окнами и около дюжины людей, мужчины и женщины в самой разной форме: полиция, военные и другие, которых я не узнаю. Папа останавливает машину немного подальше, и мы вываливаемся наружу, но далеко пройти нам не удаётся.

Два молодых солдата в зелёных беретах и куртках возводят посреди тротуара барьер.

– Немедленно остановитесь, – говорит один из них. – Дальше нельзя.

– Что происходит? – спрашивает папа.

– Простите, сэр, – отвечает один из солдат. – Не подлежит разглашению. Даже я сам не знаю. Отойдите, пожалуйста.

Но мы не отходим, и солдатам, кажется, всё равно, что мы стоим там, где стоим. К нам подходит женщина с седыми волосами и в больших круглых очках.

– Всё вокруг этого места вертится, а? – говорит она, не обращаясь ни к кому в частности. – Вчера спасательные лодки и те двое ребятишек. А теперь это! – Она достаёт телефон и начинает снимать. – Мой Терри ни за что мне не поверит. Он говорит, ничего не…

– Погодите, – перебиваю я. Я её узнаю, и Мэнни тоже удивлённо моргает. – Простите – но… вы Бонни?

Она улыбается.

– Да, это я, касаточка. Мы знакомы?

– Вы работаете в детском доме имени Уинстона Черчилля!

Мэнни мотает головой, а Бонни говорит:

– И-и, нет, касаточка. Ты ошиблась. – А потом хмыкает и добавляет: – Мы, должно быть, где-то в другой жизни встретились, э? Иначе откуда ты знаешь, как меня зовут?