На осколках разбитых надежд (СИ)

— Вы совершенно правы! — воскликнул Цоллер таким тоном, словно и ждал этого. — Только вот тут не все, а мы не можем начать неполным составом. Где ваша вторая русская?

К концу его фразы в голосе проявились стальные нотки, и Лена поняла, что он прибыл сюда не столько из-за избиения Клауса, но и по душу Кати. Взглянула обеспокоенно на Иоганна, абсолютно спокойного. Интересно, знает ли он, что произошло в тот вечер в Розенбурге? И в который раз пожалела, что Рихард уехал вчера из замка.

Когда Катерина, бледная и растерянная, появилась на пороге комнаты, Цоллер вдруг поднялся из кресла и подошел к ней поближе, чтобы легко стукнуть по ее груди стеком в том месте, где был приколот знак «OST». Лена порадовалась, что Катя сообразила прикрепить его, понимая, чем может грозить его отсутствие.

— Какая странная болезнь у тебя, — произнес он вкрадчиво, вглядываясь в ее лицо. В темные тени под глазами — следы перелома носа. Заживающие ссадины на лице. Потом Цоллер отодвинул стеком воротник платья Катерины, осматривая уже еле заметные пятна на ее шее.

— И что за болезнь у вашей служанки, господин Кестлин? Наверное, заразная? — с деланным беспокойством обернулся он к Иоганну.

— Ее болезнь зовется «неуклюжесть», господин Цоллер, — подсказал тот, и улыбка гестаповца чуть угасла. — Она упала с лестницы. Как видите, отделалась испугом. Чуть не испортила нам праздник Рождества. Разбила один из любимых фарфоровых сервизов Аннегрит. Опозорила перед гостями, можете себе представить?

— Безобразие, — покачал головой сочувственно Цоллер. — Правда, мне об этом вечере рассказали совершенно другую историю. И как в этом разобраться? И время уже позднее, как вы заметили. Нельзя так долго держать прислугу без дела. Я забираю эту русскую.

Лена вздрогнула от этого неожиданного перехода от мягкого вежливого тона к холодному приказному. Посмотрела испуганно на Катю, которая все поняла по ее взгляду без лишних слов. Но не заплакала, просто опустила голову, ниже скрывая эмоции, и стиснула руки сильнее.

— Позвольте, на каком основании?.. — начал был Иоганн, но протестовать было уже поздно. Один из солдат подхватил Катерину за локоть и вынудил ее следовать за собой. Она только и успела бросить взгляд на Лену и на Войтека.

— А эта ваша «остовка» нарушает закон, господин Кестлин, — сказал Цоллер, обращая теперь свое внимание на Лену. — Знак «OST» предназначен не просто так. Даже если он идет вразрез с щепетильностью фрау Ренбек. Она, видимо, не боится лишиться своей любимой служанки на шесть недель? Или это личная служанка вовсе не фрау Ренбек?

— Шесть недель? — переспросил Иоганн растерянно, проигнорировав намеренно или по рассеянности последнюю фразу.

— Тюремный срок за отсутствие знака, — услужливо подсказал Цоллер. — Но я, пожалуй, ограничусь малым на этот раз. Триста марок[41], господин Кестлин. Платить будете вы или ваша «остовка»?

— Разумеется, заплатим мы, — произнес явно озадаченный Иоганн. Ему оставалось сейчас только бессильно сжимать ручки кресла. Лена видела, что он мысленно пытается найти способ помочь Катерине и не находит его.

— Превосходно, — кивнул Цоллер и сделал знак солдату, который тут же шагнул к Лене. — Как я уже сказал, что ограничусь малым. Десять палок. Я думаю, этого хватит на первый раз.

Лена почувствовала сильные пальцы, которые сжались на ее руке через тонкую ткань платья, и сердце забилось в груди от страха. Она видела еще в Минске, как бьют резиновыми палками несчастных, порой ломая кости, выбивая зубы и пробивая голову. Ноги подкосились, и она буквально повисла на руке солдата, привыкшего к такой реакции. Он ловко подхватил ее и потащил вон из гостиной под возмущенные возгласы Иоганна. Лена обернулась и заметила, как метнулся следом за ней Войтек, и как упал на пол под колеса коляски Иоганна, оглушенный ударом приклада по голове. Почему-то в ту секунду на время отступил страх, уступая место тревоге за поляка — не пробили ли бы ему голову.

Когда ее вытащили из дома на ступени заднего крыльца, Лена почему-то не боялась. Страх куда-то улетел. Осталось только какое-то странное отупение. Наверное, надо было сопротивляться. Или просить немца не бить ее. Но Лена знала, что это бесполезно. Видела уже похожее в Минске.

Никогда в жизни ее не били прежде. Даже мама после проказ не наказывала, а старалась объяснить суть проступка, чем вызывала безмерное удивление у соседей. Наверное, потому и выросла Люша у них такой избалованной. Потому что внукам прощаешь вдвойне, чем своим детям.

Первый удар больно обжег плечо. Запульсировало в левой руке, зажгло пальцы огнем, а потом кровь отхлынула в другое место удара — между лопаток, от которого Лена упала на ступени, больно ударяясь скулой о край. На ее пальцы падали хлопья белого снега и таяли медленно на коже. Это было последнее, что запомнила Лена, прежде чем потерять сознание от шока и боли после третьего удара, который, как ей показалось, переломил ей спину.