На осколках разбитых надежд (СИ)

Его прервал звук колокола, говорящий о том, что служба закончилась. Лена увидела, как двери стоявшего тут же на площади, неподалеку от ратуши, храма распахнулись, и площадь заполнили люди, расходившиеся после мессы по домам. Они были в нарядной одежде — женщины в платьях и шляпках или национальных платьях, мужчины в костюмах с галстуком.

Все, кто проходил мимо Рихарда, кланялись и желали ему «доброго дня в светлый день», при этом все как один называли его господином бароном. Они перебрасывались с ним вежливыми словами о погоде и празднике, или поздравляли сердечно с наградой, которую когда-то тот получил прямо из рук фюрера. И с каждым Рихард был любезен, независимо от возраста или положения — от зажиточного горожанина в костюме до простого фермера, которого выдавал неровный загар в вороте рубахи. На Лену, стоящую поодаль, немцы обращали только вежливо-любопытные взгляды, но неизменно кивали и приподнимали шляпы в знак приветствия. И она невольно подумала при этом — как бы изменилось их отношение, если бы они знали, кого видят сейчас перед собой.

Лене недолго пришлось гадать, кого именно они с Рихардом ждут сейчас. Вскоре из рядов прихожан отделилась худая высокая женщина в шляпке-таблетке, не совсем подходившей цветом под платье, и направилась к гостинице. Девушке эта немка чем-то напомнила Биргит, хотя комплекциями те были абсолютно разными, потому Лена сразу же почувствовала к ней предубеждение. И это чувство только усилилось во время ее разговора с Рихардом.

— Какое счастье видеть вас в Светлый праздник, господин Ритц! — начала немка, от волнения схватив Рихарда за запястья, — Мы неустанно молимся о том, чтобы Господь сохранил вас в это нелегкое для страны время, и ваш визит, как ответ на наши молитвы. Вы, должно быть, устали с дороги? Если погодите половину часа, то мы с Хенриком в момент сервируем завтрак в зале бара. Пошлем за кюре и за старостой, они будут рады увидеть вас.

— Берта, моя дорогая Берта! — расцеловал ее в обе щеки Рихард, и та вспыхнула как помидор от удовольствия. — Я с радостью увижусь с отцом Леонардом и бургомистром, но позднее, вечером, во время праздника. Сейчас я бы хотел отдохнуть с дороги. У меня всего пара дней. И я решил провести их здесь, в усадьбе.

— Ах, я не уверена, что там есть дрова, чтобы натопить котел! — заволновалась немка. — Я пошлю к вам Хенрика, и тот мигом наколет.

— Я все сделаю сам, Берта, не стоит тревожиться на этот счет, — успокоил ее Рихард взглянул на Лену. Немка тоже перевела взгляд и только сейчас заметила ее за «опелем». — Берта, позволь представить тебе Хелену Хертц.

Лена не сразу поняла, что он говорит о ней, и ему пришлось протянуть в ее сторону руку, чтобы подать знак подойти к ним поближе. Представляя Лену, он чуть касался кончиками пальцев ее талии, и это легкое прикосновение не могло не взволновать ее.

— Хелена приехала со мной из Берлина. Я очень хочу показать ей свою родную землю, — произнес Рихард, и выражение лица немки вдруг поменялось. Взгляд стал оценивающим, глаза цепкими. Но только на секунду, после которой немка проговорила вежливо:

— Я рада приветствовать в Орт-ауф-Заале… Фройлян? — в голосе ясно слышался вопрос, словно Берта прощупывала, замужем ли Лена или нет.

— Верно, фройлян Хертц, — повторила Лена, пытаясь привыкнуть к этому имени. Интересно, кто выбирал фамилию для кенкарты? Сам Рихард или так выпало случайно[62]?

— У фройлян акцент не жительницы низины. И на столичный совсем не похож, — вдруг сказала Берта, и Лена через силу улыбнулась вежливо, раздумывая, что ей сказать на это. Но прежде, чем она сумела найти слова для ответа, вмешался Рихард:

— Хелена родилась и выросла в Немецкой Богемии. Наверное, это дает знать о себе славянское соседство.

— О, фройлян, — Берта на глазах переменилась в лице, потянулась к Лене и похлопала ее по руке участливо. — Это счастье, что фюрер вернул Германии эти земли… Ваши родители, должно быть, невероятно рады. Мы читали такие ужасы, как с немцами обращались чехи все это время. Аншлюс — истинное благословение Господне!

— Берта, прости, но я выехал из Берлина ночью и изрядно устал, — прервал ее, мягко улыбаясь в знак извинения, Рихард к облегчению Лены. Она совершенно не знала, что ей нужно было говорить, потому как читала в газетах своей страны когда-то совсем другое по поводу раздела Чехословакии.

Рихард отвел Берту в сторону и стал что-то объяснять ей вполголоса. До Лены лишь изредка долетали слова, и то она улавливала смысл не всех. Потому она перестала прислушиваться вскоре и стала любоваться городской площадью, стараясь не думать о том, как уродует на ее взгляд нацистская символика старинные здания.