На осколках разбитых надежд (СИ)

Что оставалось Лене в этот момент? Только пожать плечами и солгать, что эта мысль даже не приходила ей в голову. Но Рихард все же не поверил ей. Она видела это в его глазах, когда он повернулся к ней от плиты, поставив чайник на горячую конфорку. Некоторое время Рихард смотрел на нее Лену через комнату, словно что-то пытался разглядеть в ней. А затем в одно мгновение пересек разделяющее их расстояние. Запустил пальцы в ее растрепанные после сна волосы, чтобы привлечь к себе, и поцеловать. Она чувствовала, что он изо всех сил сдерживает силу своего желания, пытается быть осторожным, но поцелуй становился все глубже, выпуская на волю накопившуюся за месяцы страсть. И она ответила на этот порыв, с легкостью подавляя слабый отголосок воспоминания о чужих губах и чужих пальцах.

Правда, все же напряглась помимо воли один-единственный раз несколько позднее, когда пальцы Рихарда скользнули вверх по ее ноге, ведь в голове так отчетливо вдруг воскресли совсем другие руки, которые терзали ее когда-то. Рихард замер, почувствовав это, прервал поцелуй, чтобы заглянуть в ее затуманенные желанием глаза.

— Все хорошо? — прошептал он ей, и она не могла не улыбнуться ему в ответ, заталкивая мысленно память о том проклятом дне как можно дальше, чтобы больше никогда не вспоминать.

— Все хорошо, — подтвердила она, целуя его в шею и плечи. И сама подалась навстречу его рукам.

Разумеется, вода в чайнике давно выкипела, когда его наконец сняли с горячей конфорки. Но Лена вовсе не была разочарована, что так и не получила свой чай.

— Хорошо, что успели до того, как он начал пригорать, — усмехнулся Рихард, возвращаясь к Лене под плед. Для того, чтобы устроиться вдвоем, им пришлось практически лечь друг на друга, переплетя ноги, настолько был узким диван. Лена лежала на его груди и слушала мерный ритм сердца, а он гладил ее волосы.

— Почему ты не хотел касаться меня? Это все из-за того, что случилось? Из-за того, что тот… трогал меня? Я теперь кажусь тебе…

Лена не договорила. В который раз за этот день голос дал слабину. Но она не могла не спросить, потому что ей было важно знать ответ. И ощутила, как окаменело его тело в тот же миг.

— Не надо! — проговорил Рихард резко, и Лена не могла не взглянуть на него. На его щеке дернулся желвак, и она поняла, что задела его своими словами. Он вдохнул глубоко, а потом постарался как можно мягче объясниться с ней. — То, что пришлось тебе пережить — ужасно, мое сердце. Я до сих пор… Если это причиняет такую боль мне, то я даже представить себе не могу, что ты чувствовала тогда и чувствуешь сейчас. Теперь я понимаю твой страх передо мной. И почему ты молчала все эти недели. Ты снова стала прежней — запуганной, нервной, тревожной. Как раньше, когда только появилась в Розенбурге. И я не думаю о тебе плохо, Ленхен, вовсе нет. Для меня ничего не изменилось. И думаю, что не изменилось бы, даже если бы все закончилось иначе. Но я не хотел навредить тебе ничем, причинить боль, понимаешь? Или воскресить дурные воспоминания.

— Все наоборот! — проговорила она так быстро, что он улыбнулся этой горячности. — Только ты и сможешь помочь забыть мне… Только с тобой все вокруг другое. С тобой я забываю обо всем. Словно все уходит куда-то… словно войны вовсе нет… Понимаешь?

Несмотря на то, что Рихард улыбался, в его голубых глазах появилась грусть и что-то такое, что встревожило Лену. Он тяжело вздохнул, а потом сказал тихо, гладя ее волосы:

— Чем дольше идет эта война, тем все быстрее мы все теряем человеческий облик. Ты была права. Отношение к русским совершенно другое, чем к французам. Наверное, сыграло свою роль поражение под Сталинградом, но то, что я видел в Крыму… Я никогда прежде не встречал такой жестокости. Признаю, я не верил тебе раньше. Думал, ты нарочно выставляешь немцев чудовищами, потому что моя страна одерживает верх, но… Когда я был в России, я видел отправку людей на работы сюда. Совершенно случайно заметил. Их гнали колонной мимо госпиталя. Как скот. И одна девушка вдруг бросилась под проезжающий мимо грузовик. Предпочла умереть, лишь бы не ехать в Германию, — Рихард помолчал немного, поцеловал ее висок, словно собираясь с силами через это прикосновение, а потом продолжил.

— Эта война всегда была справедливой для меня. После того, что пережила моя страна после заключения позорного мира, после всех потерь, после гибели наших отцов на фронте. Но оккупация должна быть такой, как во Франции, а вовсе не превращаться в кровавый террор, который дурманит разум. И я не могу понять до сих пор, кто виноват в той жестокости, которая творится в России. Потому что это как замкнутый круг — русские партизаны убивают немцев, а мы в свою очередь убиваем русских заложников.

— Разница в том, что партизаны убивают вооруженных врагов. А немцы убивают мирных жителей — женщин и детей. Я видела это в Минске, — сказала Лена, и он не стал возражать ей. Просто отвел взгляд в сторону. Потом снова взглянул на нее, сжав губы.