На осколках разбитых надежд (СИ)

— У меня нет такой заключенной, господа, — заверял тем временем оберфюрер Пистер, листая списки, которые прихватил с собой из комендатуры. Сопровождающий Рихарда только пожал плечами равнодушно, прижимая к ному и рту платок. Рихарду тоже пришлось последовать его примеру — в воздухе носился странный запах горелого, от которого становилось дурно. Видимо, в котельной, труба которой возвышалась над этим проклятым местом, жгли что-то другое, но не уголь или дрова из экономии.

— Ошибки бюрократии возможны где угодно, но только не у меня, — настаивал комендант, но встретив холодный и предупреждающий взгляд эсэсовца, явно начинающего терять терпение, умолк и махнул рукой, отдавая распоряжение прервать работы и привести женщин-заключенных.

— Пистер определенно решит, что вы любитель маленьких девочек, — пошутил спутник Рихарда, когда они уже направлялись обратно в Берлин. На заднем сидении автомобиля в этот раз уезжала худенькая девочка-подросток, которую Рихард просто не сумел оставить в лагере. У нее были раны на ногах из-за деревянной обуви, кровоточащие так, что она оставляла за собой алый след по осенней грязи. И он видел, что она не то, что еле ходит, но и стоит с большим трудом, поддерживаемая во время построения женщиной со схожими чертами лица. Но не только по внешнему сходству Рихард догадался, что это мать несчастной девочки. Когда он показал на подростка, у женщины случился настоящий припадок — она вцепилась в девочку мертвой хваткой, и только когда на нее обрушился град ударов дубинки охранницы, отпустила обессиленно рукав полосатой униформы. Только плакала беззвучно, видя, как ее рыдающую в голос дочь тащат прочь за руки прочь с Аппельплац. Рихард чувствовал, что вот-вот выдаст себя, дрогнет перед этим горем матери и покажет свои истинные чувства, которые выглянут из-за бесстрастной маски, такой похожей на лица немцев вокруг него. И он ушел прочь, стараясь абстрагироваться от этих криков и звуков ударов, которыми раздраженная охранница награждала несчастную женщину. Ему только и оставалось твердить себе сейчас только то, что женщина просто не понимала происходящего, что ее дочери не выжить, если начнется гангрена ран на ногах, и что он просто спасает жизнь этому несчастному ребенку.

— Она еще доставит вам хлопот, — продолжал тем временем спутник Рихарда насмешливо. — Долго вы не сможете ее держать в работницах. Она жидовка, господин майор, поверьте мне, у меня наметан глаз на признаки жидовства. А это значит, что рано или поздно эта жидовка все равно вернется туда, где ее место — обратно в лагерь.

Рихард не стал ничего отвечать на эту реплику. Он был уверен, что «Бэрхен» сумеет позаботиться об этой девочке. Его сейчас заботило совершенно другое — это был второй шанс из трех найти Ленхен, и он не мог не думать о том, какое количество лагерей еще разбросано по Германии. Что, если он упускает шанс спасти Ленхен, поддаваясь жалости? Нет, в третий раз он определенно должен отключить все эмоции. Но сможет ли он это сделать? Вот в чем вопрос…

В Далеме Рихард со спасенной девочкой оказались около полуночи. Он оставил ее заботам своих русских служанок, а потом ушел к себе, чтобы смыть с себя любое напоминание об этом дне. Казалось, у него отключились все желания, кроме этого. Даже голод отступил куда-то на задний план, хотя Рихард не ел ничего с самого утра, отказавшись пообедать с оберфюрером Пистером, его женой и офицерами лагеря. Он видел, что Пистера задел его отказ, в котором тот без труда прочитал брезгливость и явное нежелание сидеть ни с ним, ни с его палачами за одним столом.

— Вам может дорого обойтись маленькая жидовка из-за этого отказа, — снова повторил на прощание эсэсовец. — Пистер выходец из самых низов. Поэтому для него ваше происхождение как тряпка для быка. Если он напишет донос…

Каждому свое…

Почему-то именно это проклятая фраза с кованых ворот лагеря все крутилась и крутилась в голове. Именно она и всплыла тогда, как ответ на замечание эсэсовца. Если Рихарду суждено понести наказание за то, что он делал сейчас, он достойно примет его.

В спальне, к своему удивлению и странному ощущению досады, Рихард нашел баронессу, дожидающуюся его возвращения в кресле у окна. Он давно не видел ее такой — с распущенными волосами, в пеньюаре из светлого атласа, без косметики на лице, она выглядела беззащитной и хрупкой. На столике перед ней были разложены какие-то бумаги, и он сразу почувствовал, что предстоит очередная битва с матерью.

— Знаешь, кого ты привел в наш дом, Ритц? — начала она тихо. — Я попросила своих знакомых проверить номерной знак русской из лагеря. Она военнопленная! Она воевала против рейха, потому и попала в лагерь. Кто знает, что придет в голову этой красной однажды ночью? Вдруг она перережет нам всем горло? Просто из мести. Ты ж знаешь, какие они непредсказуемые. Зачем она здесь? Зачем ты забрал ее из лагеря?