На осколках разбитых надежд (СИ)

А потом Рихард перевернул страницу, и мир обрушился вокруг него до основания, словно после бомбардировки. Он снова и снова перечитывал эти страшные для него слова, пытаясь уловить какой-то иной смысл, кроме другого, заставляющего обручи вокруг его груди сжаться до немыслимых размеров. Застучало в висках, затряслись руки, выдавая его потрясение.

Арест — 09 июля 1943 года. Асоциальное поведение/беременность. Подозрение на преступление против чистоты арийской крови. Операция проведена 11 июля 1943 года.

Смерть — 13 июля 1943 года. Причина смерти — постабортная инфекция.

— Это какая-то ошибка, — проговорил Рихард, не веря своим глазам. Он еще раз просмотрел бумаги, надеясь убедить себя, что речь в них идет совсем о другой русской. Но наткнулся на фото, сделанное при аресте, которое отклеилось от карточки и затерялось сейчас среди бумаг. Это была она, его Ленхен, его маленькая русская. Широко распахнутые глаза, аккуратный носик, тонкая шейка в вороте форменного платья.

Смерть — 13 июля 1943 года… постабортная инфекция…

— Дорогой, — мягко коснулась его ладони баронесса. Холод ее пальцев вернул его в реальность из той страшной правды, которая открылась на страницах дела, переданного в архив арбайтсамта, как гласила надпись на последней бумаге.

— Я не знала, что она фольксдойче, — проговорила мама тихо, словно извиняясь перед ним за то, что на документах о согласии на операционное вмешательство стояло ее имя и подпись. Он ожидал чего угодно, когда увидел знакомый росчерк, но не этих слов, которые разбили тонкое стекло, за которыми до сих пор скрывались его эмоции. Он отшатнулся от матери, отдаляясь от ее прикосновения, пытаясь сдержать свой гнев, вспыхнувший моментально, как вспыхивает огонь костра, если в него налить горючего.

— Какая разница какой она крови мама?! Ты же знала, что это мой ребенок! Она носила ребенка. Моего, мама! И ты все равно поставила свою подпись! Нет, не смей говорить мне, что я ошибаюсь! Я уверен, что это был мой ребенок! И не говори, что ты не знала. Ты сама сказала, что читала мои письма к ней. Когда отправляла ее на… на операцию ты знала, мама, что убиваешь моего ребенка! И ты обманывала меня все это время… все эти месяцы! И как в тебе не дрогнуло сердце, когда я говорил тебе о ребенке в госпитале Гренобля? И после… когда я вспомнил часть прошлого. Ты сказала, что никогда не солжешь мне!

— Я не знала, что русская умерла, клянусь тебе! Мне только сегодня вечером привезли эти документы! — ответила баронесса, пытаясь ухватить Рихарда за руку, но он только отвел ладонь в сторону. — А аборт… Быть может, если бы она сказала тогда! Я просто не знала, что она фольксдойче!

Рихард почувствовал при этом проклятом слове, что не выдержит больше. Если бы перед ним стоял сейчас кто-то другой, чужой человек, он бы, не задумываясь, ударил, выплескивая свои эмоции, раздирающие его на части. Но перед ним была женщина, и более того — мама, его самый дорогой человек. Поэтому он просто бросил на столик бумаги из арбайтсамта и вышел вон из комнаты, пытаясь изо всех сил обуздать свои эмоции.

За время, пока он был в доме, начался мелкий осенний дождь, под который Рихард шагнул без раздумий, надеясь погасить чувства, горевшие в нем. И злость действительно утихла, оставив только горе, которое было таких огромных размеров, что с трудом помещалось в нем, давя на ребра и крутя мышцы.

Моя маленькая русская, как поверить, что тебя больше нет уже почти три месяца? Как поверить, что я больше никогда не увижу тебя и не услышу твой голос? Моя Ленхен, мое сокровище, мое сердце, моя лесная фея… Нет, это не мама убила тебя. И не рейх своими жестокими законами. Это я убил тебя. Только я виноват в твоей смерти, Ленхен. Пусть другие разрушили твой привычный мир, разбили твои мечты, отобрали твое будущее, но убил тебя именно я.

Ты была права, мое сердце. Я не смог. Не сумел. Я обещал защитить тебя, но вместо этого обрек на смерть своей любовью. Ведь все могло бы быть иначе…

Глава 40

Рихард вернулся из сада спустя пару часов. В холле его встретила обеспокоенная баронесса. Видимо, она наблюдала за ним все это время, иначе не шагнула бы к нему из тени сразу же, едва он переступил порог.