— Успокойся, мама, она не останется в доме надолго, — ответил Рихард, надеясь, что на этом их разговор закончится. Но судя по всему, баронесса в ту ночь решила биться до конца. Она снова и снова напоминала сыну, чем чревато его поведение, и разозлилась, когда узнала, что он в очередной раз привез домой заключенную.
— Больше не будет такого, — сказал матери Рихард, чувствуя, как снова стало давить в висках из-за усталости и подавленных эмоций. — Следующей будет Ленхен.
— Следующей? Значит, ты так и не отказался от своего безумства? Биргит была права — эта русская стала проклятием для нашего дома! Она все разрушит… все разрушит! — бросила с горечью баронесса в ответ. Она замолчала на некоторое время, устремив взгляд куда-то в окно. Рихард заметил, как подозрительно блестят ее глаза от невыплаканных слез, и его уколола совесть из-за того, что причиняет боль матери своим упрямством.
— Я прошу тебя прекратить поиски, — произнесла глухо баронесса, посмотрев сыну прямо в глаза. — Я заклинаю тебя всем, что для тебя дорого. Это может дорого обойтись для нас обоих. Ради меня, Ритци… ради своей матери.
Впервые он вдруг растерялся, настолько уязвимой выглядела сейчас мать. Это было непривычно и било в самое сердце. Потому что он понимал, что не может остановиться сейчас. Не тогда, когда побывал в самом аду и видел то, что предпочел бы никогда не знать. Быть может, если бы он не знал, если бы по-прежнему верил, что все так, как твердит пропаганда наперекор слухам.
Наверное, мама прочитала ответ в его взгляде. Или сумела заглянуть в самое сердце. Но она поняла, что проиграла, использовав последнее оружие в этой битве. Ее плечи поникли, сама она как-то обмякла в кресле, будто лишилась сил, опустив голову на изголовье спинки.
— Видимо, ее не нашли в списках управления лагерей, потому что она исказила правду при поступлении в арбайтсамт, — тихо проговорила баронесса. Рихард даже дыхание затаил, понимая, что впервые за последнее время приблизился почти к финалу своих розысков. — Ее отца звали иначе, а сама она была вовсе не из Москвы, как указала в бумагах. И, клянусь тебе, я не знала, что она из семьи фольксдойче![109]
Вижу по твоему лицу, что и тебе она не сказала этого… Вот видишь, она никогда не была откровенна с тобой! И ты мне будешь говорить, что это любовь?! Что она действительно любила тебя, а не пользовалась тобой? Ее мать была рождена в семье чистокровных немцев, пусть и носила русское имя. Я нашла это в документах арбайтсамта, копии которых мне прислали из управления Эрфурта.Рихард сделал шаг к столику, чтобы взглянуть на эти документы, о которых говорила мать, но та вдруг склонилась над теми, словно защищая бумаги, закрыла их ладонями.
— Я прошу тебя, Ритци… ради меня. Я думала, я смогу сделать это… Но я… Ритци, ты — все, что у меня есть!
— Я тебя не понимаю, мама, — медленно произнес Рихард, начиная подозревать, что мать имеет какое-то отношение к тому, что случилось. Но старательно гнал от себя эти мысли, пытаясь оправдать ее тем, что она просто не знала о его чувствах к русской и о том, что происходило между ними.
Баронесса не стала оттягивать неизбежное. Она сама собрала в стопку бумаги дрожащими пальцами и протянула сыну папку. Только немного помедлила прежде, чем разжать пальцы, передавая документы.
— Я хочу, чтобы ты знал, Рихард — я на все готова ради твоего спасения. Даже потерять тебя. Лишь бы ты не пострадал никаким образом, мой дорогой. Просто попытайся понять меня…
Рихард не стал долго размышлять над этим предисловием, от которого замерло сердце на какие-то секунды в страшном предчувствии. Стал листать бумаги, с удивлением отмечая то, что не знал прежде о Ленхен.