На острие меча

При этом от Лукана не укрылось, с каким пренебрежением глаза легионера скользнули по его вызывающе чистотой, новенькой тунике и дорогим сандалиям. Понятное дело, он не вписывался в общую картину и выглядел, скорее, городским франтом, собравшимся на званый обед, но уж никак не боевым офицером, прибывшим в военный лагерь.

– Следуй за мной, – бросил ему самый угрюмый из караульных.

Лукан спешился, перебросил поводья в руку. Гнедой фыркнул, мотнул головой и послушно пошел рядом.

В пятидесяти шагах от оборонительной стены начинались ряды палаток. От ворот к ним вела плотно утрамбованная дорога, достаточно широкая для того, чтобы по ней могла свободно проехать большая повозка. Лукан смотрел в широкую спину следовавшего впереди мужчины и старался угадать, в скольких битвах тот побывал, как много врагов сразил его гладий. Тут, в лагере легиона, казалось, даже воздух был пропитан духом войны. Тяжелым, колючим и ощутимо, до покалывания в пальцах, непривычным.

Между тем они ступили на виа Преториа, главную улицу лагеря, и пошли между длинными и ровными рядами солдатских палаток, похожих одна на другую, как армия близнецов. В проходах между ними кипела жизнь: легионеры чистили амуницию или приводили в порядок одежду, кто-то упражнялся в метании пилума или проверял на остроту заточки меч. Каждый был чем-то занят, даже свободные от нарядов и играющие в кости, сидевшие тесными кружками в проходах, производили впечатление людей занятых. Во всем, что видел Лукан, чувствовался четкий и незыблемый порядок, который уже не одно столетие диктовала железная дисциплина римской армии.

Наконец, когда закончились казавшиеся бесконечными ряды палаток и они вышли к преторию, Лукан вздохнул от облегчения: все это время, пока в сопровождении караульного он пересекал лагерь, то и дело ловил на себе косые взгляды легионеров, от которых совсем не прибавлялось оптимизма. Прошел месяц с того дня, как Восьмой легион разбил под Томами лагерь, но текущие дела так и не позволили ему в нем побывать. Сейчас, когда благодаря поручению Галла появилась такая возможность, интерес вызывало буквально все – и обустройство лагеря, и его внутренняя жизнь, и даже ладные сегментные доспехи идущего впереди солдата. Вот только излишнее внимание к своей персоне вызывало ощущение внутреннего дискомфорта.

– К Аттиану, с посланием от легата Дидия Галла, – сообщил страже у ворот караульный, и один из охранников исчез за оградой из плотно пригнанных, в человеческий рост, кольев.

Лукан воспользовался моментом и привязал Аякса к коновязи. Тот прядал ушами, тянул губы и норовил ущипнуть его за плечо. Улыбнувшись, юноша похлопал коня по крепкой шее.

– Хороший жеребец, – одобрительно заметил караульный.

Услышать теплое словцо от угрюмого воина стало полной неожиданностью, и Лукан уже хотел ответить, но вернулся ходивший докладывать стражник и сообщил, что он может войти. Легионер, еще раз оценивающе глянув на гнедого и не сказав больше ни слова, отправился обратно на пост, а Лукан проследовал за стражем во внутренний двор.

У входа в штабную палатку – большой, крытый шкурами шатер – дежурили пятеро часовых. При одном взгляде на них он непроизвольно подумал о том, что предпочел бы не иметь этих громил в числе своих врагов. Лица легионеров напоминали застывшие маски, и только глаза выглядели живыми, они словно оценивали на прочность или на предмет возможной угрозы приблизившегося к их территории человека. Один из часовых, явно старший по званию и возрасту, с отливающими начищенным серебром наградами, выступил вперед.

Сопровождающий Лукана отсалютовал ему, развернулся на пятках и тут же удалился. Командир же, еще раз бегло оглядев визитера, коротко бросил:

– Следуй за мной. – И повернулся к нему спиной.

Войдя в палатку, они пересекли небольшой, заставленный трофеями легиона тамбур, сразу за которым находилась приемная. Здесь охранник отошел в сторону и указал на занавешенный вход.

– Старший трибун ждет.

Лукан отодвинул полог и ступил внутрь.

Тит Фульвий Аттиан был не один. Напротив него, на втором раскладном стуле, расположился молодой темноволосый мужчина, сразу же повернувший голову в сторону вошедшего. Судя по дорогой щегольской одежде и тому, как свободно он держался, гость трибуна был одного с ним круга. Он повернул к Аттиану чуть вытянутое, но при этом красивое и по-своему мужественное лицо.

– Мне выйти?

– Останься, – удержал его тот, переключая свое внимание на офицера.

Помня о субординации, Лукан не стал медлить и четко, как и надлежит военному, доложил:

– Донесение от легата Галла, старший трибун. – И вынул из висевшей через плечо сумки свиток пергамента.