Читаем На острие меча полностью

Лукан посторонился, пропуская их. И только потом вышел следом.

Аттиан отдал распоряжение страже подготовить лошадей и обернулся к своему высокопоставленному гостю.

– Не будем привлекать к себе излишнее внимание местных. В эскорт я возьму двух младших трибунов. Этого вполне достаточно.

– Разумно, – ответил Котис. – Я бы не хотел, чтобы о моем прибытии узнали раньше времени.

– Лучше бы, чтоб о нем не узнали вообще, – уточнил Фульвий.

– Это было бы идеально.

Они прошли через огороженный частоколом двор претория. Стражники, завидев командира, распахнули ворота и стали навытяжку. Аттиан едва заметно кивнул им и задержался у выхода; взглянул на ясное, зашитое легкими облачками небо.

– Сегодня боги благоволят нам, – произнес он с легкой усмешкой и глубоко, полной грудью вдохнул.

В этот момент старший трибун напоминал обычного, радующегося жизни человека, по какой-то нелепой случайности нацепившего на себя меч.

* * *

К их небольшому отряду присоединился и главный хирург легиона Аппий Фуфий Кален. Аттиан внял его доводам о необходимости пополнить в городе запасы снадобий, трав и тому подобного, хотя и сделал это без особого энтузиазма. Сухощавый, средних лет, но уже начинающий лысеть, хирург отличался настолько малым ростом, что со спины его вполне можно было принять за подростка. А на своей пегой кобыле так и вовсе выглядел, по меньшей мере, нелепо. Впрочем, управлялся он с ней довольно ловко, но все равно старался держаться позади всех.

Двух младших трибунов – Луция Аннея Плавта и Авла Сертория – Лукан помнил по охоте. Во время застолий они занимали места напротив, и он даже имел возможность перекинуться с ними парой фраз. Плавт произвел впечатление открытого и веселого молодого человека. Тогда как Серторий больше отмалчивался, предпочитая слушать. Почему Аттиан выбрал для визита к наместнику, а теперь и легату легиона именно их, когда в его распоряжении были еще три более опытных трибуна, оставалось неясным. Лукан же такому выбору Аттиана только обрадовался: появилась возможность хоть с кем-то перекинуться по дороге парой-тройкой слов, поскольку остаться один на один со старшим трибуном и царевичем желания не возникало.

«Котис определенно прибыл из Рима, и прибыл тайно, – рассуждал он. – Видимо, существует реальная опасность, что ему могут помешать добраться до Таврики. Иначе к чему такие предосторожности? – Его губы тронула усмешка. – А секретарь императора, похоже, был прав. Если боспорский царевич не горит желанием раскрывать свою персону, значит, на то есть причины. Боится за свою шкуру? Или это такая хитрая игра? В любом случае от всего этого за милю несет душком политических интриг».

– А это лагерь наших вспомогательных войск, – оборвал поток его мысли Аттиан. Действительно, в двух стадиях от дороги, справа от нее, отчетливо просматривался обнесенный невысоким частоколом лагерь, с тощими сторожевыми башнями по углам, но довольно широкими воротами. – В нем располагаются легкая пехота и кавалерия, – продолжал старший трибун. – Обучение уже закончено, и люди готовы хоть завтра погрузиться на корабли.

– В прошлом месяце в Риме справляли Корабль Исиды. – Со вниманием слушавший его Котис – или только делавший вид – оторвался от созерцания частокола. – Я был на этом праздновании. Впечатляет! Размах, достойный Рима! Но что особенно поразительно… так это тяга сухопутного, по сути, народа к мореплаванию. – Он сделал паузу, коротко вздохнул. – У нас, к сожалению, навигация открывается несколько позже, чем у вас.

– Это понятно, – кивнул Аттиан. – Рим южнее, и воды нашего моря впускают в себя корабли гораздо раньше. На то воля богов.

– Да, у богов на все своя воля, – многозначительно заключил Котис.

«Уж не считаешь ли ты, что мы, римляне, не по праву захватили моря?» – с негодованием подумал Лукан.

– Ты слышал, что сказал этот тип? – тихонько обратился к нему ехавший рядом Плавт. – Сухопутный народ! Этот боспорец… тот еще фрукт!

– В чем-то он прав, – так же негромко заметил Серторий, отстававший от них на половину лошадиного корпуса. – Морской державой нас сделали войны с Карфагеном. Даже, скорее, необходимость победить в них, выжить, а не стремление обладать всеми морями сразу.

– Возможно, и так. – Лукан обернулся к нему. – В тех войнах на кону стояла независимость Рима, его дальнейшее благополучие. А без морской торговли и, что не менее важно, контроля над ней о каком процветании можно говорить?

– Вот именно, – тряхнул рыжеволосой головой Плавт. – Я с Луканом согласен. У кого море – тот и заправляет пиром.

– Я бы сказал: кто главный на море, – внес уточнение Серторий.

– Пусть так. Смысл все равно один.

Дорога пошла вверх, стали видны распахнутые ворота в крепостной стене и дежурившая у них стража. Сами стены были в три человеческих роста, не меньше, чего, по мнению Лукана, было вполне достаточно для обороны города. И тем не менее, подвергаясь за всю свою долгую историю частым набегам врагов, Томы не раз оказывались захвачены. Плавт, похоже, тоже знал об этом и заметил:

– Строили, старались, а толку-то! Все равно то под одними, то под другими.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза