На острие меча

Как-то, зажав в темном переулке очередную жертву, Кезон приставил к животу Нарцисса кинжал. Однако вместо кошелька тот предложил ему постоянную работу. Предложение было столь необычным, что весь процесс ограбления смазался и потерял свою остроту. Разумеется, Кезон согласился, тем более, когда узнал, что перед ним личный секретарь императора (впрочем, и выбирать-то ему, по большому счету, было не из чего). Ну а кошелек все-таки перекочевал к нему, но уже в качестве первого аванса.

Так началось их долгое и плотное сотрудничество.

Первое время Кезон выполнял для Нарцисса исключительно грязную работу: следил за указанными ему людьми, запугивал тех, на кого такая практика могла подействовать, а случалось, разбирался кардинально, в результате чего его клиенты либо исчезали в безмолвных водах Тибра, либо лежали в городских канавах с перерезанным горлом. Работы хватало, и она хорошо оплачивалась, что позволило Кезону не только улучшить свое финансовое положение, но и почувствовать себя незаменимым для Империи человеком. Разумеется, в определенном смысле.

Это чувство усилилось, когда Нарцисс доверил ему задание не только более важное, но и более опасное. Правда, поначалу сопровождение молодого римлянина в Византий казалось чем-то вроде легкой прогулки, и не больше. Но потом, когда его корабль взяли на абордаж боспорцы, а он сам попал в плен, до Кезона наконец-то дошло, насколько серьезна игра, в которую его втянули. Смертельная пляска с огнем – такое определение он дал своему нынешнему положению, но при этом ни разу не пожалел о нем. Его манили опасность и риск, к которым он привык еще в Сирии; он любил то особенное, волнующее щекотание под ложечкой, когда приходилось балансировать на тонкой грани между жизнью и смертью. И, пожалуй, ни на что в мире он не променял бы эти ощущения. Хотя кто может знать наверняка…

Дилара пошевелилась, провела рукой по его щеке, затем шее. И ему вдруг до одури захотелось остаться рядом с ней, в ее жарких объятиях, а не мчаться в очередной раз в неизвестность, навстречу тому, что может раз и навсегда отправить его к мрачным воротам Аида.

Он притянул девушку к себе, запустил пальцы в волнистые смоляные волосы.

– Ты точно прощаешься со мной, – произнесла она, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в глаза.

– Так и есть. Но это вовсе не значит, что навсегда.

– Хотела бы я так думать. – Дилара вздохнула.

– А ты не думай. Ты верь, – посоветовал ей Кезон и улыбнулся.

Она ухватилась за его слова, как за свою единственную надежду.

– Я буду молиться вашим богам. И если они не совсем злые, то сберегут тебя… для меня.

«Какой же она все-таки еще ребенок», – подумал Кезон, никогда особо не полагавшийся на настроение небожителей. Он потянулся к распахнувшимся навстречу ему губам и накрыл их долгим, чувственным поцелуем.

Глава 13

Херсонес, это же время

Семь дней, которые Лукан провел в Херсонесе, не прошли впустую. Он дважды встретился с членами городского совета – эсимнатами. Первый раз, когда сообщил им о готовности армии Галла переправиться в Таврику, а второй, когда выслушивал заверения этих именитых мужей в их дружбе и желании поддержать наместника Мёзии во всем. Со вниманием выслушав предложения, которые Лукан изложил в первую встречу, они рассказали, что уже сделано для встречи римского корпуса и вообще для войны с Боспором. Выяснилось, что город готов выставить в качестве союзной помощи целую маленькую армию: сотню всадников и девятьсот пехотинцев – для одного полиса действительно значительная сила. Корабли и их экипажи уже хоть завтра могли выйти в море. Причем как транспортные, так и боевые. Продолжалась заготовка оружия: копий, мечей, стрел. Работал в полную силу и монетный двор Херсонеса, чеканя для военных нужд новенькие драхмы и оболы. Одним словом, подготовка затронула практически все сферы жизнедеятельности города, и ее масштабы Лукана не то чтобы сильно удивили, но уж точно оставили о херсонесцах самое приятное впечатление.

Он нанес визит ойконому Аммонию – главному управляющему Херсонеса. Седовласый старец, степенный и немногословный, принял римского гостя со сдержанным радушием. Его выцветшие, но все еще хранящие блеск юности глаза поразили Лукана своей глубиной и скрытой в них мудростью. Подарок Галла – пару инкрустированных драгоценными камнями золотых канфаров – Аммоний принял с едва заметной улыбкой и выразил надежду, что союз между его городом и Римом будет прочным и долговечным и принесет пользу обоим народам. Визит этот носил неофициальный характер, но Лукан оценил дальновидность наместника, пытавшегося таким образом заранее завоевать расположение влиятельных граждан Херсонеса. Не менее дорогой дар получил и один из эсимнатов, судовладелец Гераклид, гостеприимством которого все эти дни пользовался молодой трибун.