На острие меча

Гераклид был одним из самых уважаемых и богатых людей города и добился такого положения не в последнюю очередь благодаря своему на редкость проницательному и гибкому уму. Где было нужно, он шел на уступки, никогда никого не обманул, но и выгоды своей не упускал. Его состояние множилось, а неудачи – пираты-сатархи и тавры, случалось, грабили караваны – он быстро оборачивал себе же на пользу. Как? Очень просто: сговаривался с местными торговцами о поднятии цен на продукты, которые перекочевали с его кораблей в закрома пиратов (это было выгодно и другим купцам, потерявшим свои товары), после чего выбрасывал на рынок имевшиеся у него на такой случай запасы, чем и восполнял убытки. Впрочем, его убытки от пиратства были значительно меньше тех, что несли пользовавшиеся услугами его кораблей сограждане. Гераклид и сам приторговывал, но никогда не рисковал большими партиями, предпочитая перевозить всего понемногу. Так было и надежнее, и спокойнее. А волновать лишний раз свою возвышенную, тонкую натуру он сильно не любил.

Обладая предприимчивым и деятельным характером, Гераклид при этом обожал театр. Жертвовал на него круглые суммы, поддерживал талантливых актеров – как финансово, так и в получении ролей – и участвовал деньгами во всех праздничных мероприятиях Херсонеса. Пожалуй, только его он любил больше театра.

Поначалу Лукану показалось странным такое пристрастие к лицедейству знатного взрослого человека (Гераклиду было уже за сорок), успешно ведущего свои дела и занимающего активную позицию в жизни родного города. Однако, пообщавшись с ним первые три дня, он пришел к выводу, что театр для энергичного судовладельца был той самой тихой гаванью, где тот мог по-настоящему расслабиться и на какое-то время забыть о делах.

Он предложил Лукану свой кров сразу же после первого заседания эсимнатов. Невысокий, полноватый, но подвижный и крепкий, Гераклид оказался гостеприимным хозяином и уже на второй день выделил гостю в сопровождающие личного секретаря. Теперь римлянин мог передвигаться по Херсонесу, не боясь заблудиться, но главное – экономя время. Скопас – так звали секретаря – уверенно вел его по ровным оживленным улицам, мимо аккуратных каменных домов с увитыми виноградными лозами двориками, в которых обычно спасались от жары херсонесцы. Иногда они задерживались под навесом той или другой таверны, чтобы утолить жажду недорогим вином. И по вымощенной булыжником мостовой следовали дальше. Первым делом Лукан посетил храм и алтарь главной богини города, Девы, – он находился в самом сердце Херсонеса, недалеко от дома Гераклида; задержался у здания монетного двора, обнесенного внушительной стеной из сырцового кирпича и охраняемого гоплитами; более тщательно (в день приезда было не до того) осмотрел порт и окружающие его складские сооружения, в которые помимо прочего уже сносили изготовленное для войны оружие. В один из дней они со Скопасом побывали в северной части города, где проживали ремесленники: гончары, камнетесы, мельники, кожевники, кузнецы. Дома здесь были заметно беднее, на многих крышах недорогая черепица местного обжига уже искрошилась от времени. Однако из всех, без исключения, кузниц доносились размеренные, звонкие удары о наковальни, тяжело вздыхали меха. Скрипели жернова у мельников, повизгивали гончарные круги. Работа кипела даже в мастерских ювелиров, рассчитывавших заработать монету на римских солдатах. Лукан был впечатлен. Единственное, что тревожило его все это время, – он так и не расспросил Гераклида о Кезоне, который должен был еще осенью доставить тому письмо Гипепирии. Но здесь сыграла роль обычная осторожность.

Осмотр города вызвал у него исключительно положительные эмоции. Херсонес показался во многом схожим с Византием: этакий типичный греческий полис, до последнего камня пропитанный духом древней Эллады. Здесь свято чтили обычаи далекой родины и почитали предков, основавших на этом берегу первое поселение. Не забывали и о богах, многочисленные храмы которых никогда не оставались без подношений. Херсонес процветал. И продолжал расширяться: обрастал новыми алтарями, галереями… и стенами. При этом его греческий колорит оставался незыблем, поскольку ревностно поддерживался самими горожанами. По чистоте же он и вовсе выигрывал у самого Рима, жителей которого не особо волновали (Лукан не мог этого ни признать) кучи мусора и фекалий, забивавших обычно тесные проходы между домами, а то и целые переулки в кварталах бедноты…

В этот день председатель городского совета Деметрий, человек настолько влиятельный, что к его мнению прислушивался сам ойконом Аммоний, пригласил их с Гераклидом на обед. Как раз закончилось второе заседание, и эсимнаты, шумно переговариваясь, покидали булевтерий. При этом ни один не прошел мимо римского посла, чтобы не выразить лично свое доброе расположение и поддержку.

«Наверное, в этом все греки, – размышлял Лукан. – Сегодня они тебе кивают, улыбаются, а чего от них ждать завтра, если переменится ветер, неизвестно».