На островах дракона

На рассвете к нам является Хазинг с приглашением от верховного вождя. Мы устраиваемся на полувыпотрошенных подушечках, племянница застенчиво подает каждому эмалированный стаканчик, полный кофе со сгущенным молоком — высокоценимым лакомством в здешних местах, и китайские печеньица. Кстати, она очень хорошенькая, племянница Пенггавы: семнадцать лет, правильные черты, большие миндалевидные глаза с длинными загнутыми ресницами, великолепные черные волосы, ниспадающие волнами ниже пояса, и очаровательная улыбка, открывающая красивые белые зубки. Я пробую заговорить с ней, но, прежде чем она успевает вымолвить слово, несносный старикашка сухо отправляет ее к кастрюлям!

Откушав и поблагодарив старого вождя, мы выступаем гуськом в строго определенном порядке: впереди проводник и следопыт в лице старого Хазинга, затем стрелок, затем Жорж и Ги, пожелавший заснять охоту, за ним Петер, тоже с фотоаппаратом, и, наконец, остальные, среди них Расси, а также один атлет со свирепым оскалом зубов и густой перепутанной шевелюрой по имени Махаму, прозванный его товарищами «комодский мясник».

Все утро мы бредем под палящим солнцем, мучимые мириадами насекомых, не реагирующих на мои увещания в стиле Ламартина: о слепень, удались! Из животных удается встретить лишь диких лошадей, которых наше внезапное появление обращает в бегство, и они мигом исчезают среди пальм лонтаров.

К полудню люди просят меня убить на завтрак первого попавшегося оленя. К сожалению, жертвой падает оленуха. Махаму тут же разделывает еще теплое животное, а мы любуемся ловкостью, которой он обязан своим прозвищем. За пятнадцать минут он безукоризненно выпотрашивает оленуху на расстеленной шкуре, затем втроем они нарезают ее кусочками, которые мы нанизываем на палочки, пока старый Хазинг разводит большущий костер из сухих пальмовых ветвей.

За это время, что в парижском ресторане вам успевают принести закуски, мы уже обгладываем два-три шампура, на которых искусно нанизаны ломтиками мясо, печенка, сердце и почки. Вскоре от оленухи остается лишь шкура, кишки, ноги да несколько голых костей. Хазинг собирает все в кучу:

— Унтук буайя дарат (для дракона).

Увы, мы не взяли с собой воды, приходится пускаться в путь с пересохшим горлом и шершавым языком, без особой охоты подставляя голову взошедшему в зенит солнцу. До вечера мы поднимаемся и спускаемся по каменистым холмам, так и не встретив ни одного колодца и убив лишь двух оленей для стола Пенггавы и его свиты. Вид мяса, которое Махаму несет на своих плечах, слегка развеивает огорчение правителя всех островов, выбежавшего нам навстречу узнать результаты минувшего дня.

Должно быть, в самом деле оно приходится ему по вкусу, потому что после ужина он просит меня подбить еще одного-двух оленей для него и его свиты. И я вновь иду на охоту в сопровождении нескольких мужчин, но не тех, что были днем, — те отдыхают. Однако удача явно не сопутствует нам, и часам к двум ночи мы возвращаемся, так и не встретив дичи. Какое счастье забраться после всего в спальный мешок. Я еще пробую прикинуть, сколько же километров отмахал за минувший день, но погружаюсь в глубокий сон, лишенный всякого интереса для специалистов по толкованию сновидений.

Наутро, хотя вчерашние спутники, огорченные неудачей, предпочитают остаться в лагере, Хазинг, я и еще несколько мужчин отправляемся на другую сторону острова с твердой решимостью «добраться до этих тварей». Но по мере того как летят часы на подъемах и спусках, энтузиазм наш затухает и наша небольшая колонна все тает, оставляя отдельные подразделения в соблазнительной тени прохладных рощиц.

К концу полудня, не встретив даже и следов буйволов, мы останавливаемся на привале и делим сигареты между «старой гвардией» — Хазингом, Расси и Махаму. Сын старосты Комодо жалуется, вытирая лицо майкой:

— Ах, туан, земля здесь очень плохая: все вверх и вниз. У нас гораздо лучше…

— Почему? Разве Комодо плоский?

— Нет, но там только поднимаешься, — вполне серьезно отвечает он.

Помаленьку нас нагоняют кое-кто из отставших, просят закурить, но у меня больше нет сигарет. Тогда все приходят к общему выводу, что нам, пожалуй, лучше всего вернуться в лагерь, на сей раз опять не солоно хлебавши. Хазинг считает долгом подбодрить присутствующих:

— Завтра мы найдем их, туан, я уверен, теперь я знаю, где они. Раз мы не нашли их ни вчера, ни сегодня, значит, они все собрались в Лохо Гингго: там всегда остается вода, даже в сухой период.

— А далеко она, Лохо Гингго?

— От лагеря нет: час-два ходьбы.

Я вдруг, совершенно не знаю отчего, проникаюсь глубокой верой в старика и говорю, что, если мы сейчас же отправимся в Лохо Гингго, мы найдем их. Сколько у нас осталось времени?

Хазинг настроен скептически:

— Даже если мы пойдем очень быстро, не знаю, успеем ли до захода солнца. Лучше подождать до завтра.