Читаем На отливе войны полностью

Три другие товарки Ла Мотт по бельгийскому госпиталю тоже описали свой военный опыт, только эти произведения были опубликованы почти тридцать лет спустя после событий. «Моя любовь, Полиус», сборник писем военных лет Агнес Уорнер, профессиональной американской медсестры, вышел в начале 1917 года. В том же году появилась и «Зеленая палатка во Фламандии», военный дневник Мод Мортимер, американской медсестры-волонтера. Через двенадцать лет, в 1929 году, выходят военные мемуары в модернистском духе – «Запретная зона» Мэри Борден, американской директрисы и патронессы полевого госпиталя[161]. В 1946 году была опубликована другая книга Борден, ее мемуары «Путешествие в тупик», рассказывающие об обеих мировых войнах. Эти книги содержат ценную информацию об истории, структуре и успешной работе полевого госпиталя, где эти три женщины работали бок о бок с Ла Мотт.

Борден, американская наследница и писательница, не имевшая формального сестринского образования, была основательницей госпиталя. Как она объясняет в «Путешествии в тупик», она вступила в волонтеры в самом начале войны через французский Красный Крест, чтобы ухаживать за тифозными пациентами во временном госпитале в Дюнкерке. Там она увидела больных, лежащих на длинных рядах убогих кроватей при полном отсутствии медицинских средств для оказания помощи. Она описывает эту картину как «полумрак чистилища обтянутых кожей черепов, молящих глаз и судорожно сжатых пальцев». Это впечатление помогло ей осознать необходимость грамотно оборудованных госпиталей, и вскоре она заключила соглашение с французской армией о финансировании организации нового полевого госпиталя, в котором она будет управляющей с ежедневным присутствием. Соглашение также позволяло ей самостоятельно набрать сестер[162].

Hôpital Chirurgical Mobile № 1 открылся в июле 1915 года и, в соответствии со своим названием, стал первым мобильным хирургическим госпиталем французской армии. В нем было приблизительно 140 коек, двенадцать медсестер и одна операционная с тремя столами. Госпиталь располагался рядом с бельгийской деревней Росбрюгге, что между Дюнкерком и Ипром. Этот «мобильный» госпиталь оставался на месте все то время, что в нем работала Ла Мотт; как она объясняет в Предисловии в книге, воюющие армии не двигались с места, сохраняя свои позиции.

Коллеги-медсестры Ла Мотт оставили любопытные описания самого госпиталя и ближайшей деревни Росбрюгге. Так, Уорнер вспоминает: «Это стандартный полевой госпиталь, состоящий из большого числа переносных домиков и палаток; в некоторых устроены палаты для раненых, в одной – операционная, в остальных – аптека, кладовая, прачечная, жилые помещения для сестер и докторов и т. д. Это небольшая колония в чистом поле с дощатыми улицами». Она также позволяет нам взглянуть на сестринский быт: «Я делю небольшую комнату с двумя сестрами, места там не слишком много, – пишет она. – Столом и местом для умывания нам служат составленные у стены ящики, а стул только один. Другие сестры живут в палатках, по двое»[163]. Что касается окрестностей госпиталя, Мортимер рассказывает: «Из окон [бельевой] открывается вид с птичьего полета на ближайшую деревню, по единственной извилистой улице которой змеится бесконечная вереница войск». Окна операционной, по словам Мортимер, выходят на «покрытые грязью поля Фландрии, тут и там усеянные водяными мельницами»[164]. Она добавляет, что госпиталь был «приятным местом с аккуратными домиками, крепко стоящими на зеленой траве»[165].

Ла Мотт тоже описывает госпиталь. В начале рассказа «Дыра в заборе» она пишет: «Госпиталь стоял в поле возле деревни и был огорожен плотным, высоким, колючим забором. На его территории располагалась дюжина деревянных лачуг, выкрашенных зеленой краской и связанных друг с другом дощатыми дорожками» (35). В интервью для одной газеты она позже добавляет: «Госпиталь состоял из множества отдельно стоящих построек, поэтому, чтобы попасть из одной палаты в другую, сестрам приходилось выходить на улицу – днем и ночью, в любую погоду. А погода по большей части была ненастной, и, несмотря на печи, нам составляло немало труда, чтобы согреться»[166].

Госпиталь отстоял примерно на десять километров от линии огня, и это означало, что военные действия были в нем прекрасно видны и слышны. Как писала Уорнер родным,

В первую ночь по приезде я не могла заснуть – пушки стреляли всю ночь, и мы видели вспышки снарядов очень ясно; все небо пылало. Французские и английские орудия создавали непрестанный громовой рык; но, когда немецкие снаряды взрывались неподалеку, все мы ощущали отчетливое сотрясение, и все в нашем маленьком убежище дребезжало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное