На отшибе всегда полумрак

Тот сентябрьский день был прекрасен. Теплое солнце, река, я и моя сестра. По дороге к реке мы набрали ягод, а на берегу развалились на песке. Она то читала вслух старую книгу, которую давным-давно нашла на барахолке, то закрывала глаза и нежилась в лучах солнца. Она улыбалась небу. В тот день Си была прежней, спокойной и безмятежной. Ее руки, шея и лицо обрели оттенок молочного шоколада. Все ее тело могло стать таким, если бы хоть иногда она надевала купальник или хотя бы майку вместо кофты. Но этого не произошло. Белые полосы шрамов заковали ее в тюрьму, плотная одежда стала стенами, а мысли — металлическими решетками. А вот мое тело после жаркого лета наводило на мысли о тощих жителях африканских стран. Мне не хватало только кольца в носу. Мы, сияя улыбками, вернулись домой и уже хотели прошмыгнуть в свой подвал, но отец поджидал нас на кухне.

— И где вы шатаетесь целыми днями? — гаркнул он.

Высокий, сутулый, заросший непослушной курчавой бородой, с впалыми блеклыми глазами, он важно сидел на своем стуле-троне и смотрел на нас в упор.

— У реки, — еле слышно ответила сестра.

— Что ты там мямлишь? Идите сюда, есть разговор.

Сестра взяла меня за руку. Мы напряглись, хотелось только одного — сбежать. Но мы знали: если убежим, завтра будет еще хуже. Мое тело вытянулось в тонкий, но твердый бамбуковый стебель, руки превратились в ледышки, внутри все окаменело. Когда отец обращал на нас внимание, это не сулило ничего хорошего.

— Мне долго ждать? И расцепитесь вы уже. Вы не сиамские близнецы, черт вас дери! — рявкнул он и глотнул самогона из кружки.

Мы разжали руки и, войдя в кухню, встали прямо перед ним. Воздух здесь пропитался алкогольными парами и дешевым табаком. От этого в пересохшем горле запершило, хотелось выплюнуть из себя воздух, но приходилось задерживать дыхание, чтоб не разозлись его еще сильнее. Сестра опустила взгляд, словно разглядывала наши грязные босые ноги. Мои же глаза смотрели прямо в его глаза. Отцовский палец с обкусанными заусенцами и грязью под огрызками ногтя, был направлен на меня.

— Больше ты в школу не пойдешь. Будешь, как сестра, на домашнем обучении.

Ужас охватил меня. Не хотелось верить в его слова, но это был мой отец, а он никогда не шутил. Вопросы — почему, за что, что случилось, — крутились в голове волчком.

— Почему? — вырвалось у меня против воли.

Отец привстал, но пошатнулся и рухнул обратно на стул.

— Ты позоришь меня! — бросил он.

— Чем?

— Своим рождением, — пьяно ответил он и зашелся оглушительным, гнусным смехом.

Мои кулаки сжимались, грудь вздымалась и опускалась, гнев, как смерч, зарождался внутри.

— Я хочу ходить в школу!

Лицо отца перекосилось от презрения. Никто в нашем доме не смел ему перечить, тем более я. Мне всегда казалось, что к сестре он относится добрее, а ко мне более суров, но это не мешало мне любить ее. Она была чем-то недосягаемым и священным.

Мгновение, и я лежу на полу, во рту — вкус крови, а веко набухает, закрывая глаз. Сестра склонилась надо мной и попыталась поднять.

— Вставай быстрее, — шептала она.

Слышу, как его тяжелые неровные шаги медленно приближаются. Реакция к тому времени у меня была отличная, а чувство боли — привычное. Мне удалось вскочить. Схватившись за руки, мы с сестрой рванулись к выходу, но отец успел ухватить ее за футболку и резко потянул к себе.

«Больше не позволю ему ее обидеть», — эта мысль пронзила меня молниеносно, и мои зубы впились в его толстую вонючую кожу. Он заорал и отшвырнул меня, как надоедливого щенка. Его рука была в крови, но не в его, скорее в моей. Заминка дала нам несколько драгоценных секунд, и мы кинулись вон из дома, слыша за спиной разъяренные крики. Месть — сладкая штука, особенно, когда так долго ее ждешь.

Мы бежали босиком по земле, по еловым иглам, веткам, камням, не останавливаясь, с огромной, не подвластной детям скоростью. В какой-то момент мы просто рухнули на траву и закатились в истерическом смехе. Когда успокоились, сестра подползла ко мне и спросила:

— Больно?

— Терпимо.

— Ничего он тебе не сломал? — Она попыталась разглядеть в сумерках мое лицо. Пришлось ощупать челюсть и заодно все лицо.

— Не-а, все цело, я — камень!

— Аккуратнее, камень, у отца кулаки, знаешь ли, железные, — усмехнулась она.

Мы лежали на прохладной земле и смотрели в огромное, бесконечное небо.

— Как думаешь, за что он так со мной?

Она молчала, долго молчала, а потом с выдохом повернулась ко мне, погладила опухшую скулу и сказала:

— Он просто козел!

И мы снова отдались неудержимому смеху. В ту ночь мы долго пробыли в лесу. И тогда чувство гордости, всемогущества, силы, плескалось и растекалось внутри меня. А знаешь почему? Потому что никто и ничто не могло нас сломить.

Глава 21

В девять утра понедельника детективы Расмус и Крус стояли у приюта Святой Марии.

— Нас ждет сложный разговор, — сказала Агнес.

Расмус кивнул и открыл дверь. Они поднялись на третий этаж, и Расмус постучался в кабинет заведующей.

— Проходите, — послышался голос изнутри.

При виде напарников на лице заведующей отразилось удивление.