На пороге великих тайн

Невыспавшийся Женька зевал во весь рот и, косясь на Инну, вполголоса бубнил:

— Видал? Сидит, как на козе… Ты скажи, зачем в Горный девчонок берут?

— Что ты к ней привязался? — не вытерпел я и, чтобы позлить Женьку, добавил: — По-моему, она ездит верхом не хуже тебя.

— Балда! — немедленно обиделся Женька. — Я с четырех лет езжу… — Он рванул лошадь за повод и обогнал меня.

Караван медленно двигался вверх по широкой зеленой долине Кок-Булака. Косые солнечные лучи разогнали туман, и долина засверкала от обильной росы.

Мы шли навстречу солнцу, и высокие, до пояса, травы вспыхивали и переливались миллионами радужных огоньков. Впереди вырастал снеговой гребень Наткала. Над ним быстро плыли редкие золотисто-белые облака.

Простор и прохлада зеленой долины, густая синева неба, ветер, несущий влажные запахи трав и хвои, ослепили и опьянили нас. Женька сорвал с головы кепку и, подражая ишаку, заорал: «И-я, и-я, и-я-а!» Сдержанная обычно Инна по-мальчишески задорно усмехнулась, подставляя лицо налетающим порывам утреннего ветра. Даже суровые морщины Пахарева стали мягче, и Николай Петрович начал негромко напевать что-то в такт мерной поступи тяжело навьюченных лошадей.

Назир разыскал брод, и мы переправились на другой берег зеленоватого, быстро текущего Кок-Булака. Еще несколько километров пути — ив лицо пахнуло холодом и сыростью из темной щели Караарчинского каньона.

Назир был прав. Дорога вверх по Караарче оказалась не из легких. Собственно, никакой дороги не было. Не было даже тропы. Лишь благодаря находчивости Назира и поразительному хладнокровию Пахарева мы шаг за шагом тянули лошадей и ишаков по узкому дну каньона, заваленному глыбами серого известняка.

Пенистыми водопадами сбегали по каменным ступеням ледяные воды Караарчи. В каньоне, в который никогда не заглядывало солнце, было сумрачно и сыро. Пронзительным холодом веяло от замшелых обрывистых скал. Только узкая полоска синего неба над головой да освещенные невидимым солнцем серебристые вершины елей высоко вверху напоминали о тепле и лете.

За одним из поворотов огромный свал почерневшего прошлогоднего снега стеной перегородил ущелье. К счастью, под снегом тянулся коридор, промытый весенними водами. Коридор был узкий, но все же удалось пробраться по нему. Лошадей и ишаков пришлось развьючивать, а груз тащить на себе.

Миновав снежный коридор, устроили привал. Площадка, на которой мы остановились, оказалась так мала, что на ней можно было лишь стоять. У лошадей тяжело поднимались и опускались покрытые пеной бока. Несмотря на сырость и холод, царившие в каньоне, мы все были мокры от пота. Дрожали колени. Мучительно хотелось сесть, но сесть было решительно некуда. Муссолин и Назир, присев на корточки, тихо переговаривались, качали головами. Вопреки обыкновению Муссолин даже не улыбался.

Один Пахарев, казалось, не был измучен, хотя он только что таскал вместе с нами тяжелые вьюки. Откинув назад голову, он, видимо, прикидывал высоту известняковых обрывов, потом записал что-то в полевом дневнике.

Резкий и подчас несправедливый в обычной обстановке, он поражал спокойствием и выдержкой всюду, где было по-настоящему трудно. Теперь, внимательно взглянув на нас и убедившись, что мы немного пришли в себя, он дал знак продолжать путь.

Женька чертыхнулся сквозь зубы. Мы поплелись дальше.

Я потерял счет, сколько раз мы развьючивали лошадей и ишаков и таскали груз. В одном наиболее трудном месте пришлось тащить чуть ли не на себе и лошадей, придерживая их за хвост, за гриву и подпирая сбоку, чтобы животные не оступились на скользких камнях.

С ишаками дело оказалось проще. Муссолин по очереди подлезал под каждого ишака, покрякивая, взваливал его на плечи и переправлял через наиболее опасный участок.

— Ишак на человек тоже хорошо может ехать, — замученно улыбаясь, пояснил он, когда перетаскивал по обрывистым карнизам третьего ишака.

У поворота каньона, пытаясь удержать поскользнувшуюся лошадь, Женька оступился и с головой окунулся в наполненный водой гигантский котел, высверленный потоком в известняковом ложе.

Мы были уже настолько измучены, что даже это приключение никого не удивило и не испугало. Никто не ахнул.

Только Назир, помогая Женьке выбраться из котла, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Ишак ноги не промочит…

Наконец каньон начал расширяться, и мы выбрались в более широкую часть долины, густо заросшую старым еловым лесом. Здесь разбили лагерь.

Топлива вокруг было вдоволь, вода протекала в нескольких шагах, но корма для лошадей не было.

На следующее утро Назир с Женькой погнали лошадей вверх по долине, туда, где начинались высокогорные альпийские луга.

Женька вернулся к вечеру и рассказал, что выше лагеря до самых верховьев долина легко проходима.