На привязи (СИ)

Он любил голос Марика — тот стонал словно пел, не мог быть тихим во время секса, и сейчас он то задыхался, то на высокой ноте почти кричал. Антон тоже не мог втягивать воздух ровно: мокро и неаккуратно сосал, прикусывал, задевал зубами, но бедра Марика дрожали, и Антон знал: ему хорошо. Ему невыносимо хорошо.

Слюна текла по подбородку, и челюсть сводило, но Марик так близко к оргазму, что остановиться никак нельзя. Антон стиснул его пальцы так, словно хотел сломать, и неосознанно потянул вниз. Марик изогнулся дугой. На миг Антон поднял на него глаза — и понял, что пропал. На лбу выступила испарина. Он глубже, яростнее насадился ртом на член, Марик, все изгибаясь, встал на цыпочки, резко вскрикнул, и в нёбо Антону ударила терпкая сперма. Он отстранился, закашлялся, сглотнув, и тут же припал лицом к животу Марика, целуя его, благодаря — сам не зная, за что, и воспевая…

Вспыхнуло собственное желание: остро, до боли. Антон рывком поднялся, обнял Марика за талию, прижимаясь к его обмякающему члену. Запечатал на губах поцелуй, и Марик укусил его за губу, словно наказывая за то, что связанные руки не дают обнять в ответ. Антон развернулся с ним, подтолкнул к постели. Бортик ударил Марика под колени, и он рухнул на спину. Темно-синяя ткань галстука выделялась на его белом лице, на покрасневших щеках. И как бы ни хотелось сейчас увидеть его глаза, Антон оставил повязку. Он приспустил свою одежду еще чуть ниже и проехался членом по животу Марика. Он, отчасти связанный, отчасти ослепший, был во власти Антона, и мелькнула мысль, картинка, быстро оформившаяся в желание… Антон навис над ним, подбираясь выше, и уложил член между широких грудных мышц Марика, накрыл сверху ладонью, прижимая к гладкой коже. На пробу двинулся. Хорошо, но… Его окатило точно кипятком — от молчания Марика, от шумного дыхания. Антон встал коленями у его головы и провел головкой члена по щеке. Марик качнул головой, прося в рот, но не издал ни единого звука. Это было грязно и от того стыдно, но так завораживающе… Головка того же цвета, что и губы Марика, но темнее на несколько оттенков. Провести по нижней, оставляя след от смазки… Марик мазнул по члену кончиком языка, и Антон, не выдержав, сунул ему до самой глотки, положил ладонь на горло и почувствовал движение под рукой.

Марик принимал легко, натренировался до идеала, полировал разгоряченный член губами именно так, как нужно было сейчас Антону. Лицо его казалось спокойным из-за повязки на глазах, и захотелось разрушить эту маску… Антон вынул член, напоследок обведя губы Марика по кругу, сжал его в ладони и в два движения довел себя до разрядки. Сорвавшиеся капли спермы упали на темно-синий галстук, часть попала на лицо Марика.

Антон неловко выпрямил ноги, вытянулся, держась на руках, и лег на Марика. Тому стало тяжелее дышать. Он разлепил губы:

— А ты умеешь заставить забыть обо всем…

Антон провел по его щеке большим пальцем, стирая каплю спермы, и дал ее облизать Марику. Тот неторопливо провел языком по подушечке пальца. Антон потянул галстук вверх и заглянул в ясные глаза Марика.

Когда так накрывает страсть, то он тоже обо всем забывает. О разногласиях, о нехватке информации о прошлом Марика… и на этом месте возникает настоящее, которому плевать, что было до, важно только, что сейчас. Антон наклонился, целуя Марика, просунул ему под спину руку и помог сесть, сам седлая его бедра. Распутал узел рубашки и освободил запястья, и объятия Марика стали для него что ласковый ветер летним утром.

Он с легкостью перевернулся на спину, и теперь Марик навис над ним, покрывал лицо легкими поцелуями, мурлыкал что-то про счастье, его голос вызывал нежность, заглушавшую слова, говори он хоть проклятия таким тоном, Антон все равно бы целовал его руки и благодарил… Он опять перекатился, коснулся губами локтевого сгиба на руке Марика и провел по серебристой линии шрама до самого запястья. Марик привычно попытался увернуться, но Антон не дал. Раз он не говорит, как получил эти шрамы; что творилось в его голове, когда он вскрывал вены, раз не делится и не жалуется, то Антон хотя бы считает их губами в попытке понять и запоздало извиниться, что вел себя как все остальные и толкал его к самому краю.

И все же нужно было выбираться из постели хотя бы ради того, чтобы в первый раз за день как следует поесть, и Антон сперва сам оделся, а потом придирчиво выбрал в шкафу Марика свежую рубашку. Голубую в белую полоску, и чтобы верхние пуговицы были расстегнуты, оголяя шею… на горле у Марика темнел засос, но Антон так и не вспомнил, когда успел его поставить. Неожиданно кольнула ревность: а вдруг у него это пятно осталось после ночи, а Антон просто не заметил?