Наибольшее сходство между Второй Пунической и Отечественной войнами автор усматривает в параллели между сражениями под Замою и под Красным. Последнее «есть настоящий образ победы Римлян, одержанной над Аннибалом под Замою. Там великое ополчение Аннибала или на месте сражения или досталось в плен Римлянами, и здесь многочисленное воинство Французов или по своему упорству погибло, или, повергая оружие нашло пощаду у победителей. Там целым обозом неприятелей Римляне овладели, и здесь не только все орудия, весь обоз и знамена, но и жезл Маршала сделался добычею Русских. Там Аннибал из‑под гор Замы едва убежал с четырьмя всадниками, и Наполеон из‑под Красного едва с малою горстью своих успел спастися».
И далее автор опять переходит к любимой им теме нравственного сходства россиян и римлян: «Чего ради, кто здесь не видит сходства между Российским и римским народом? Кто не скажет, что какою твердостию духа, любовию к Отечеству и храбростию Римляне, такою же пред прочими и Россияне отличились? Римляне в то время весь свет привели в изумление, и Россияне заставили всю вселенную себе удивляться. Деяния Римлян и доднесь народы прославляют, равно и деяния Россиян грядущими веками прославляемы будут» [Там же, л. 165 об.–166].
Однако автор явно не склонен углубляться в параллель между республиканским Римом и монархической Россией, равно как и противопоставлять Рим республиканский и Рим императорский. Отмечая сходства русских полководцев 1812 г. с римскими полководцами Второй Пунической войны[82]
, он при этом не забывает и об Александре I, в котором соединились лучшие черты римских императоров: «кротость Тита, великодушие Августа, премудрость и любовь Марка Аврелия» [Историческое сочинение… 1813, с. 166 об.].Следует отметить, что различные модели народной войны, будь то испанская, скифская или римская, выражались единым языком культурных представлений, восходящим к просветительской идеологии XVIII в. Не случайно у Ф.Н. Глинки понятия «народная война» и «отечественная война» выступают как синонимы. Такое понимание народа в общем соответствует тому, что Руссо называл personne morale. Народ и отечество, в изображении Ф. Глинки, являются воплощением руссоистской идеи общей воли, не только ставящей интересы народного целого выше индивидуальных желаний, но и практически полностью исключающей их. По словам Ф. Глинки, «в отечественной войне и люди ничто!» [Глинка Ф., 1987, с. 21][83]
.Само происхождение народной войны могло объясняться в соответствии с просветительской теорией общественного договора. В одной из статей «Сына Отечества» говорилось о том, что «Французская революция, сверх многих зол, нанесенных ею человечеству, произвела и новый образ войны, неслыханной со времен варварских веков. До последнего десятилетия 18 века Государи и правительства, принимаясь за оружие для защищения прав своих – истинных или мнимых – воевали с противником своим на поле чести. Полководцы и воины всячески старались облегчить судьбу той земли, в которой война происходит, своя ли она или неприятельская; употребляя все силы, чтоб доставить отечеству своему успех в начатой брани, уважали они и противную сторону, и не смели подумать об оскорблении особы или учреждений неприязненного Государя». Иными словами, речь идет о том, что между воюющими сторонами соблюдался некий договор о правилах войны, накладывающий определенные ограничения на воюющие стороны. Соблюдение этого договора придавало войнам не только профессиональный, но и локальный характер. Революционное правительство Франции, к которому, по мнению автора, относится «Народное собрание, Комитет Робеспьера, директория, Консул Бонапарте, Император Наполеон – все одно!», – отвергло эти правила, придав войне тотальный и грабительский характер: «Возмущение народа против законной власти, грабеж всякого имущества, нарушение всех прав народных и человеческих – вот средства революционных героев». Вмешательство Наполеона во внутренние дела завоеванных им государств, установление там