На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Первое государство, ополчившее народ, для воспрепятствования вторжению Французов, была Россия, в 1807 году; но в то время не имела она нужды изгонять врага из пределов своих; ибо мир заключен был до вшествия его в границы Российские. В следующем году вооружился народ в Испании, и вот уже пять лет противится он колоссальной Франции с постоянством и редкими успехами. В 1809 году составлено было земское ополчение в Австрии; но тогдашняя война, начатая быстро и смело, продолжаема была без постоянных напряжений, и пагубная умеренность в брани с коварным врагом превратила первоначальные успехи в неудачи; при всем том ополчение принесло великие выгоды и содействовало возвращению многих, неприятелем занятых областей. Наконец, в 1812 году, Россия вооружила народ свой по вступлении неприятелей в ее пределы и – конец брани известен. Ныне последовала Пруссия сим примерам, и при объявлении Французам войны, составила земское ополчение и земское охранное войско [Смесь, 1813а, с. 40–42].

Народная война в такой интерпретации утрачивает свой специфический национальный характер и превращается в универсальный способ сопротивления тирании. Одновременно она становится аргументом в пользу реставрации старого порядка, который в связи с этим мыслится как результат свободного волеизлияния народа в отличие от революционного порядка, представляющего собой узурпацию народных прав.

И хотя народная война в данном случае предстает как организованное и упорядоченное явление, тем не менее она значительно по своим методам отличается от войны профессиональной. Народ освобожден от всех обязательств по отношению к своему противнику, отсюда особо жестокий характер народной войны, на что обращал внимание декабрист В.Ф. Раевский. В его оценках войны 1812 г. звучат коннотации, явно навеянные Французской революцией XVIII в.[84] Наполеон у Раевского «чудовище, бич человечества», «палач народный», но и война против него – «это народная война со всеми ужасами и варварством». «Народ русский, – пишет Раевский, – зверски рассчитывался за пожары, насилие, убийства, свою веру» [Раевский, 1956, с. 114].

Народная жестокость в данном случае есть проявление народного духа, которое и обеспечивает народу победу над врагом, действующим числом и умением. «Не оружие составляет силу воина, но дух, оживляющий того, кто сим оружием действует. Известно, с каким успехом работало наше ополчение под Полоцком топорами! Как вы управились с Французами? Спросил некто возвратившегося из похода ратника; ведь у них и ружья, и сабли, и пушки. – “И батюшка! – отвечал крестоносец, – как закричат: вперед, ребята! Перекрестишься, схватишь топор обеими руками, пустишься вперед, да и ну их рубить, как ельник; тут и ружья и сабли из рук повалятся!”» [Смесь, 1813б, с. 86]. Возможно, это и другие подобные рассуждения о духе народной войны, побеждающем материальную силу противника, повлияли на толстовскую концепцию войны 1812 г. В этом смысле Толстой, когда писал о «дубине народной войны», не только излагал свое понимание событий, но и учитывал ту интерпретацию, которую они получали в современной им публицистике. Таким образом, в самой идеологеме «народная война» сложно переплетались охранительные, консервативные, либеральные, национально-патриотические и даже космополитические идеи. Ее идеологическая валентность становилась практически неограниченной.

* * *

При всей близости идеологем «народная война» и «отечественная война»[85] они различны в своих культурных истоках. В первом случае центральной является проблема национальной самобытности. Народ предстает как хранитель национальных ценностей и противопоставляется не только внешнему агрессору, но и европеизированному дворянству. Эта универсальная антитеза интерпретировалась на различных уровнях культурного сознания от поверхностной смены европейской моды на национально-русскую до стремления постичь народный дух в моменты его наивысшего проявления.

Ф.Ф. Вигель, переживавший войну в Пензе, вспоминал: