На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Но именно умение лицедействовать, сквернословить, плясать и играть на всевозможных инструментах заставляло православный люд приглашать скоморохов на свадьбы. Так, например, в 16-м царском вопросе Стоглава из числа дополнительных сообщается: «В мирских свадбах играют глумотворцы, и органники, и смехотворцы и гусельники, и бесовския песни поют. И как к церкви венчатца поедут священник с крестом едет, а перед ним со всеми теми играми бесовьскими рыщуть, а священницы им о том не возбраняют, и священником о том достоит запрещати»[1168].

Принадлежность к скоморошьему сословию перечисленных игрецов определена в ответе церковных иерархов: «К венчанию и святым церквам скоморохом и глумцом перед свадбою не ходити, и о том священником таким запрещати с великим запрещением, чтобы таковое безчиние никогда же не именовалося»[1169]. Для нас здесь важно совместное участие носителей языческого наследия и представителей церкви в одном из важнейших обрядов жизненного цикла при попустительстве священников. Именно обыденность этого противоестественного союза, привычность сопровождения скоморохами свадебного поезда во время церковной части церемонии вызвали негативную реакцию участников собора. Ведь, по сути дела, духовенство нарушало повторенное еще в 30-е годы митрополитом Даниилом древнее предписание Лаодикийского собора попам покидать праздник, если туда пришел игрец[1170].

Сопоставив это наставление с текстом Судебника, Т.А. Новичкова и А.М. Панченко пришли к странному выводу, будто митрополит Даниил обязывал священника уступить место игрецу[1171]. В действительности же речь шла о запрете нахождения рядом с бесовскими прислужниками, но не более того. В противном случае присутствие священника могло бы привести к ситуации, описанной названными авторами в рамках свадебного обряда: «Игрец-скоморох на пиру — фигура постоянная, поп — фигура случайная. Скоморох главенствует, и поп ему подчиняется, участвует в „глумовстве“»[1172]. Чтобы избежать подобной нелепицы, представитель церкви обязан был покинуть брачующихся, поставив их перед выбором — по какой традиции совершать ритуал. Однако как раз этого и не происходило, возможно, потому что пастыри боялись потерять колеблющихся прихожан, все еще слишком приверженных дедовским обычаям и испытывавших потребность в скоморошеских играх во время свадебных церемоний.

По мнению Т.А. Новичковой и А.А. Панченко, «очевидно, сопричастность скоморохов миру музыки и песенного слова была изначальной, обусловившей их особую роль в обрядах и праздниках»[1173]. И.Д. Беляев считал, что участие скоморохов в свадебном поезде покоилось на древних языческих основаниях и призвано было обеспечить безопасность путешествия и благополучие, так как шумные звуки, по его мнению, могли отогнать невидимые демонические силы, способные навредить молодым. Он даже сравнил указанный фрагмент с бытовавшим в Московской губернии обычаем, согласно которому на второй день свадьбы молодых сопровождали в баню ряженые, бившие в сковороды и тазы[1174].

Музыкальные инструменты, прежде всего бубны и сопели, издревле использовались славянами при совершении браков, на что обратил внимание А.А. Морозов, указав на их упоминание в описании брачной церемонии Словом некоего христолюбца[1175]. Владельцами же таких инструментов, умевшими извлекать из них подобающие случаю звуки, были именно скоморохи. Поэтому право привлечения скоморохов к увеселению гостей на мирской свадьбе не оспоривалось и позже. В присоединенном к Домострою Чине меньшем свадебном оговаривалось местонахождение «потешников» в доме жениха[1176], а в «большем» Чине отводилось время и место для игры сурников, трубников и накрачеев[1177] — правда, этим местом служила баня, представлявшая собой неправославное пространство, на что обратили внимание Т.А. Новичкова и А.М. Панченко[1178].