На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Если волхвы и «бабы-ворожеи» попали в число отвергнутых церковью в силу занятий колдовством, а тати и разбойники — из-за сознательного нарушения основных христианских заповедей, то гораздо сложнее обстоит дело со скоморохами, причисленными черным духовенством к первой группе — по предпринимаемым против них мерам — изгнанию.

Вопрос о роли скоморохов в средневековом русском обществе, так же как и о самом понятии, по сей день принадлежит к числу дискуссионных. Например, Ф.А. Рязановский особо выделял скоморохов, считая их руководителями языческого культа, родственными волхвам, из-за чего и возникла пословица: «Бог дал попа, а чорт — скомороха»[1138]. Однако, по мнению И.Д. Беляева, скоморохи утратили свое языческое значение около половины XVI в., превратившись в шутов[1139]. Н.Ф. Финдейзен обнаружил концентрацию сведений о скоморохах в документах XV–XVI вв., откуда они затем постепенно исчезают, причем если в Новгороде скоморошество вымирало, то в Москве расширялось. Происходило это, видимо, потому что, согласно Новгородской II летописи, в сентябре 1571 г. в Москву свезли «набранных на государя» по городам и волостям веселых людей[1140]. Андрей Курбский прямо обвинял Грозного в сборе «скоморохов с дударями и богоненавистными песнями» в Александрову слободу, где они часто ходили в масках и постепенно превращались в шутов[1141].

А.А. Белкин вообще считал скоморохов людьми наместников, которые давали им волю разорять села поборами за игру вопреки закону[1142], чем и навлекали на игрецов гнев властей. Близок к нему и В.В. Кошелев, утверждая, что государство и церковь боролись только с недобропорядочными скоморохами, а с обычными уживались[1143]. При этом А.А. Горелов думает, что до Алексея Михайловича скоморохи не подлежали отлучению от церкви, о чем свидетельствуют, с его точки зрения, крестоприводные регистрации конца XVI в.[1144]

Но в 1550 г. Стоглав напоминал как раз о необходимости отлучать тех, кто «играет, или плясание творить, или шпильманит»[1145]. Скоморохи однозначно попадали под это положение — недаром же оно применялось к ним при втором Романове, славившемся своей нетерпимостью к остаткам языческой старины. А скоморохи имели к язычеству самое непосредственное отношение, поэтому, например, в поучении черноризца Зарубского монастыря духовному сыну, сохранившемуся в списках XIII–XVII вв., приглашать скоморохов и музыкантов считалось «поганьско… а не крестьяньско»[1146].

Столь большое многообразие мнений о скоморохах разъясняется В.В. Кошелевым, пришедшим к выводу, что «в научной литературе „скоморошество“ выступает в качестве термина, который имеет три основных значения. Им определяют некое „явление русской культуры“, социальный институт, узкопрофессиональное занятие»[1147]. В XV–XVI вв. скоморохи были и тем, и другим, и третьим, что видно как из обилия упоминаний о них, так и из зафиксированной в 23-й главе Стоглава многочисленности скоморошьих ватаг — до 60-100 человек в каждой[1148] (ср. с этнографическими данными по Вятской и Вологодской губерниям об аналогичном количестве ходивших колядовать[1149]). Согласно А.А. Морозову, такой величины ватаги могли достигать только при условии, что к профессиональным игрецам присоединялись другие представители бродячего люда, так как собственно скоморохов, по его мнению, в тот период было немного[1150]. Однако, если видеть в скоморохах не только узких специалистов, но и действующий социальный институт, то данные цифры не вызовут удивления, тем паче, что скоморохи вовсе не представляли собой монолитной массы, но составляли три группы с точки зрения их статуса.

А.А. Зимин обратил внимание на то, что, согласно Судебнику 1589 г., на Двине были описные, неописные и походные скоморохи, причем честь последних ценилась очень низко, а первых — в 20 раз выше, чем вторых[1151], так что за оскорбление государева описного скомороха предусматривался такой же штраф, как за обиду сотскому[1152]. Эта градация показывает, что описные и неописные скоморохи были профессионалами, но первые — официально, а вторые — на свой страх и риск, так как реально числились за низшим податным сословием. И именно о первых можно говорить как о вырождающихся в шутов, почему они не представляют для нас интереса. Вторые же, наряду со скоморохами походными, в коих, на наш взгляд, следует видеть тех самых участников бродячих ватаг, как раз были хранителями языческой культуры. А последние — даже агрессивными ее проводниками в силу того, что скоморошество, судя по всему, было главным источником их доходов.