На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Комментируя одну из них, В.И. Охотникова пишет: «Слово „плескание“ употребляется в древнерусском языке в значении „рукоплескание“, „торжество“, „радость“. Оно обозначает также игрища эротического характера в языческих обрядах. Контекст, в котором встречается это слово в „Послании“, позволяет предположить, что и Памфил имел в виду действия, носящие чувственный, страстный характер»[950]. Исследование Л.В. Куркиной показывает, что изначально слово «плескати» означало не только биение в ладони, но и махообразные движения руками, топтание ногами, любое волнообразное и резкое движение, и именно от него произошла форма «плесати» для обозначения ритуальных плясок[951].

Стоит подчеркнуть, что ритмическое хлопанье в ладоши имело более глобальную цель, нежели символизировать или даже вызвать совокупление полов. Его функция состояла в обеспечении продолжения жизни, поэтому Стоглав обнаружил биение «в долони» также и на троицких «бесованиях» на жальниках, а Густынская летопись — при праздновании крестин и свадеб[952]. В 1611 г. М. Блажовский тоже пояснял, что упомянутые М. Кромером хороводы с рукоплесканиями и величанием Ладона относятся к свадебным обычаям[953]. А. Гваньини же писал о похлопывании руками во время девичьих весенних гуляний[954]. И совершали эти пробуждавшие страсть действия те, кому самой природой отведена роль хранительниц человеческого рода. Так что женская половина общества вполне логично занимала в купальских празднествах ведущее положение, стараясь заманить в любовные сети как можно больше мужчин, и без того разогретых ритмичной музыкой бубнов, сопелей и струн, за гудение которых, в свою очередь, отвечала мужская часть коллектива.

Продуцирующее значение музыки, так же как и танца, хорошо видно из ее использования на свадьбах, о чем повествует, в частности, 16-й вопрос 41-й главы Стоглава[955]. Поэтому не приходится удивляться ее наличию в «ночь любви». Однако стоит обратить внимание и на другую сторону проблемы: грохот бубнов, глас сопелей и гудение струн слышались не только в купальскую ночь, но на протяжении всего русальского периода, начинавшегося на Троицу и заканчивавшегося ко дню св. Петра (29 июня). И это притом, что ни о чем подобном в отношении зимних игрищ в источниках не говорится.

Данные факты заставляют предположить, что на весенне-летних гуляниях музыкальные инструменты применялись не столько для возбуждения народа «на блуд», сколько для целей, обусловленных потребностями сельскохозяйственного производства. Ведь июнь знаменовал перелом в цикле аграрных работ, требовавший изменения погодных условий для благоприятно исхода сбора урожая. Известно, что в Западной Европе «и в языческие времена, и в христианское Средневековье было распространено поверье, что погоду можно исправить, если поднять сильный шум», например, с помощью музыкальных инструментов[956]. Думается, нечто подобное имели в виду и жители средневековой Руси, приглашая для участия в русальских игрищах «гудцов и перегудников». Во всяком случае описанное игуменом Памфилом празднование Купалы в Пскове в 1505 г. явно отличалось сильными шумовыми эффектами. Свои ощущения от них потрясенный служитель Христа передал фразой: «встучит бо град сей и возгремят в нем людие си»[957].

Таким же двойным воздействием — на природу и на людей — обладал, по всей видимости, и смех, на который, по утверждению 93-й главы соборных постановлений, «воставляюще многих» «женскиа в народех плясаниа»[958]. А их мы наблюдаем на всех гуляниях. Не случайно худой номоканунец конца XVI в. предусматривал одинаковое наказание для смеющихся и играющих: «Аще кто скощунит смехотворением, играет, да поклонитъся 300»[959].

По замечанию В.Я. Проппа, игры и непристойные выходки в весенне-летний период сопровождались безудержным смехом для того, чтобы стимулировать силы земли, заставить ее дать урожай[960]. Однако нет никаких оснований полагать, что смех не имел места на игрищах зимней поры. Ведь и для них Стоглав отмечает срамные пляски, а этнографические материалы показывают, что одной из целей святочных игр молодежи как раз являлась провокация смеха[961]. Так что ритуальное веселье было принадлежностью коллективных народных праздников в течение всего года, с той разницей, что зимой оно прежде всего провоцировало плодородие людей, а летом — растительности.