На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Как следует из последнего фрагмента, чародеи в одинаковой мере пользовались словом и неким сакральным действием (навязыванием наузов), откуда, собственно, происходит и само их название — «делающие чары, колдовство». Причем результат этих действий — чарование, согласно приведенным у И.И. Срезневского примерам, достигался путем наречения, растворения или вшивания, что подтверждает мысль о многообразии способов чародеяния[1008]. Способ колдовства порой упоминается в наших памяниках собственно для обозначение чародея, как, например, в августовской книге Великих Миней Четьих: «чародей… узолник, смывая человекы…»[1009]

В решениях Стоглава о судебных поединках активная магия чародеев, волхвов и кудесников несколько противопоставляется пассивной мантике звездочетов, которые могут только найти в запретных книгах знамения предстоящих событий, но не предотвратить или спровоцировать их. Противопоставление почти незаметное, выраженное особым перечислением прелестников («волхвы и чародеи, и кудесники, и смотряющие в рафли и в аристотелевы врата, и по звездам и по планитам смотрят днеи и часов»[1010]), так как для участников собора оно не было существенным и не влекло за собой разницы в наказании. Однако благодаря ему становится очевидной разница между хранителями местных традиций, обладавшими довольно большим спектром средств воздействия на мир, и теми, кто лишь гадал по переводным сборникам иноземной премудрости.

Впрочем, нельзя исключать возможность увлечения чернокнижием и самих наследников русской языческой культуры, так как структура 17-го вопроса соборных постановлений о чародействе «у поль» как будто приписывает и биение кудес, и астрологические предсказания, и смотрение в книги все тем же волхвам и чародейникам. Вместе с тем для «биения кудес» тот же 17-й вопрос и перечень бесовских врачевателей в Домострое выделяют особую категорию кудесников, наименование которых представляет особый интерес.

По мнению языковедов, в средневековой России (и позже) лексика с корнем «чуд-» носила книжный характер и использовалась в отношении христианских религиозных таинств, а слова с корнем «куд-» имели связь с остатками языческих представлений, магией, волхованием[1011], причем, по утверждению защитников православия, кудесник «бесовскими славами, и мечтаньми, и кудесом чарует на всякое зло…»[1012]. Г. Ловмянский даже решил, что летописцы использовали слово кудесник для выражения негативной сути колдунов, а слово волхв употребляли в позитивном значении[1013].

Не факт, что совершавшиеся кудесником культовые операции действительно являли собой образец вредоносной магии, хотя для подобного предположения имеются основания. Словари отождествляют кудесников с волхвами, чародеями, шаманами и отмечают их связь со злыми духами, шумом, порчей и предметами колдовства, могущими приносить несчастье[1014]. Например, известно, что в XVIII в. на Новгородчине кудесом называли заговоренную тряпичную куклу[1015]. А фраза исповедного текста первой трети XVII в. «кудесиши ли чем»[1016] показывает, что кудесник мог использовать и другие средства.

Стоглав употребил в связи с кудесниками специальное выражение, позволяющее судить об особенностях их магической практики — «кудес бьют»[1017]. Эту формулу О.А. Черепанова выводит из Новгорода и северных районов его колонизации, подчеркивая, что в памятниках она появляется с конца XIV столетия в значении волхования, чар[1018], при этом «бить кудес», как это следует из исповедных вопросов XVI–XVII вв., могли как мужчины, так и женщины[1019]. В.И. Чичеров однозначно воспринял слова памятника как описание биения в бубен, известного из шаманской практики и из особенностей поведения ряженых на святках[1020].

Данное сопоставление шаманов и ряженых довольно любопытно, поскольку те и другие обряжались перед своими плясками особым образом. В Вологодской губернии слово кудеса использовалось в отношении святочных ряженых, а выражение «говорить по-кудесьему» подразумевало скороговорку или речь с повторами[1021]. В Новгородской и Вятской губерниях ряженых также называли кудесниками и окрутчиками. В переводной же литературе словами кудес, кудесники обозначали либо шпильмана, либо бубен[1022]. Приведенные факты позволили В.И. Чичерову предположить, что в XVI в. кудесники заклинали и узнавали будущее, облачившись в обрядовую одежду и маски, чем противопоставляли себя церкви, оставаясь хранителями архаических элементов культуры[1023].