На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Сравнивая выражение «бить кудесы» и его семантическое поле с этнографическими данными, можно с уверенностью интерпретировать обозначаемое им действие как биение в бубен или барабан, призванное умилостивить злых духов и получить их «добро» на предстоящее предприятие. Во всяком случае, именно такой вариант «биения кудес» А. Подвысоцкий обнаружил на Мезени у самоедских тадибеев, причем именно под тем названием, которое дает русский памятник XVI в. Правда, «в Стоглаве это сочетание не имеет подчеркнутой связи с культовыми действиями северных народов, как у Подвысоцкого»[1024]. Но в исповедальнике новокрещеным самоедам первой трети XVII в. имеется красноречивый вопрос: «Не имеешь ли болванов или кудесничьяго барабана»[1025]. К тому же, по свидетельству Д. Горсея, для Ивана Грозного кудесников привезли как раз с Севера — «из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией»[1026]. А согласно посланию архиепископа Макария царю, в 1534 г. в Новгородской земле именно инородцы «кудесы многи творяхи, яко с бесы беседовати им»[1027].

Таким образом, есть все основания утверждать преимущественную, если не абсолютную принадлежность кудесников к инородческому населению страны, что, впрочем, не означает невозможности пользования их услугами титульным народом. Достоверно известно лишь то, что во времена Стоглавого собора «кудес били» тогда, когда возникала необходимость привлечь на свою сторону силы, способные обеспечить благополучный исход судебного поединка, даже если прибегнувший к колдовству был обвинен справедливо.

Вероятно, для общения с этими силами, с духами, вызывали кудесников и к больным. По крайней мере, так позволяет думать упомянутый вопросник новокрещеным самоедам, уточнявший: «Не бил ли сам кудес или не искал ли помощи в болезни или другом чем от кудесника… просил бить кудес кудесника в болезни моей?»[1028]. В данной ситуации на первый план, видимо, выступал оберегающий характер ударов, с помощью которых злые силы отгонялись от больного, как в недавнем прошлом отводились волки и медведи от скота во время егорьевского окликания, а точнее, заклинания, творимого бившими в барабан из осиновой, еловой или сосновой доски молодыми мужчинами[1029]. (Толкование кудеса как заговоренной куклы мы в данном случае игнорируем, так как в обоих из приведенных фрагментов XVI в. упоминание кудесника скорее обусловлено потребностями оберегающих, а не вредоносных чар, в особенности при лечебных процедурах.) Понятно, что подобные врачевания не могли не расцениваться церковью как бесовские[1030].

Наряду с зелейниками, кудесниками и чародеями в число творящих «бесовские врачевания» Домострой включил также «всяких мечетников»[1031]. Под ними словари понимают мудрецов, предсказателей, указывая на связь данного термина со словами мечта, мечтание, означавшими видение, мигание, мерцание, наваждение, призрак, забытье, экстаз[1032]. Л. Т. Мирончиков предположил также, что речь может идти о гипнозе[1033]. А мы рискнем предположить и возможность связи данного термина с представлениями о «переметчиках», как называли в России оборотней, способных перекидываться в кого и во что угодно. В этой связи следует отметить, что А.Ф. Журавлев напрасно засомневался в правильном понимании фразы «от местниц и полуместниц» тульского заговора, записанного в 1856 г. составителями «Словаря русских народных говоров», увидевшими здесь производное от диалектного мстить(ся) — казаться, мерещиться, чудиться[1034].

Исходя из подобных толкований, можно прийти к выводу, что мечетники занимались предсказаниями на основе видений, полученных в состоянии транса или экстаза. То есть, по сути дела, они ставили диагноз (или давали пророчества по другим вопросам) в соответствии с тем, что смогли увидеть в мире духов, как делали это, например, азиатские шаманы[1035]. Видимо, именно против мечетников было направлено Слово о снех нощных (в списке XV в.), гласившее: «Иже бо сонием и мечтанием веруяи, безо иного греха осудится, яко егов [дьявола] слуга»[1036]. Фактически такими же мечетниками были и порицавшиеся в 21-м вопросе 41-й главы Стоглава «лживые пророки», вещавшие от имени привидевшихся им то ли во сне, то ли наяву св. Пятницы и Анастасии[1037] (к ним мы еще раз вернемся ниже).