На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

В России же подобная мера в отношении как тех, так и других была скорее исключением, чем правилом. Е. Петухов отмечал, что если бы русское духовенство в XV–XVI вв. боролось с чародейством как самостоятельным преступлением, это могло бы вылиться в такие же формы, как и на Западе. Но на Руси этого времени волшебников причисляли к еретикам, которых казнили редко, обычно ограничиваясь заточением и духовным наказанием[1083]. Дело в том, что в средневековой России, как и на Западе до XV в., не получил развития культ дьявола, и потому колдовство, бывшее массовым явлением народной полуязыческой культуры, не отождествлялось церковью с этим культом и осуждалось как недостойное христианина суеверное заблуждение[1084]. Носители же магических знаний обвинялись русскими иерархами не столько в прямых связях с Сатаной и его воинством, сколько в использовании изобретенных им методов воздействия на мир. Поэтому в русских покаянных сборниках мы не обнаружим вопросов о заключении договора с дьяволом. Духовники требовали у прихожан лишь отречения от ложных знаний, наличие которых и превращало их в слуг врага Божия, поскольку, согласно 93-й главе Стоглава, «всякое бо волхование отрече ес богом, яко бесовское служение ес…»[1085]

Чистосердечное признание в приверженности этому злу предусматривало епитимью и покаяние. Даже в случае, если «ведьма погубить человека зельем», ей, согласно соловецкому номоканону XVI в., полагалась 15-летняя епитимья[1086], но не физическое уничтожение. Однако к концу Средневековья колдунов повсеместно стали воспринимать как слуг Сатаны, заключивших с ним договор, и подвергать градскому суду вместо прежнего церковного покаяния, что хорошо прослеживается и в русских источниках с рубежа XV–XVI вв.[1087], но особенно в правление Ивана Грозного, что не случайно, так как в эту эпоху христианский мир жил напряженным ожиданием Конца Света, дата которого, начиная с 1492 г., постоянно отодвигалась, заставляя верующих удваивать усилия в плане подготовки к разгулу демонических сил перед вторым пришествием Спасителя. Поэтому борьба с ними все больше приобретала непримиримый характер.

Зимой 1492 г., согласно Никоновской летописи, Иван III подверг опале великую княгиню Софью из-за того, «что к ней приходиша бабы з зелием; и обыскав тех баб лихих, князь великий велел их казнити, потопити в Москве-реке нощию; а с нею с тех мест начат жити в брежении»[1088]. Обращает на себя внимание неофициальность совершенной ночью казни ведуний, так не похожей на публичные наказания последующего времени, вроде истории со старцем Фофаном начала XVI в.

Нетерпимость к волшебникам, подпитываемая эсхатологическими идеями, достигла пика при Иване IV, для которого неизвестный автор составил специальную повесть о волховании, где требовал суровых наказаний для чародеев вплоть до сожжения на огне[1089]. Призывы отечественного инквизитора не остались втуне. По сообщению Горсея, Иван Грозный приказал доставить из области между Холмогорами и Лапландией кудесников и колдуний, чтобы узнать свое будущее. Все 60 предрекли царю смерть, назвав один и тот же день, за что властитель обещал сжечь их в назначенный срок за ложные предсказания, но сам этого сделать уже не смог[1090].

Бессилие правителя перед могуществом волшебников сказалось в точном исполнении пророчества, хотя он и пытался обмануть судьбу. Когда в 1575 г. Грозный посадил на трон татарского царевича Симеона Бекбулатовича, среди народа появились слухи, что он сделал это из-за страха перед предсказанием волхвов о смерти московского царя. Как заметил В.Я. Петрухин, этот страх имел под собой основания — в 1570 г., по пророчеству псковского юродивого о несчастье, пал конь государя, а из летописей был хорошо известен пример вещего Олега, не сумевшего избежать объявленной кудесниками смерти[1091].

Иную версию истории о собирании ведьм, но с сохранением мысли о тщетности борьбы с носителями магических знаний, донесло до нас предание, записанное в 1870-е годы в Тамбовской губернии. По мнению народа, Грозный собрал в Москву ведьм и переметчиц со всей страны и решил их сжечь, но старые бабы обернулись сороками и улетели[1092]. Концовка свидетельствует о существовании уверенности в том, что волшебники, так же как и бесы, способны были принимать различное обличие, т. е. обладали навыками оборотничества, тайным знанием, изобретение которого приписывали Сатане[1093].

В реальности обвинение в колдовстве заканчивалось гораздо трагичнее. По информации того же Д. Горсея, Новгородский епископ Леонид обвинялся в содержании ведьм, которых при его опале четвертовали и сожгли[1094]. Р.Г. Скрынников нашел подтверждение этой истории среди записей синодиков опальных о казни около 1575 г. «в Новегороде 15 жен, а сказывают ведуньи, волховы»[1095], причем список XVII в. из Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря уточняет, что бабы были «побиенными»[1096] — то ли присутствовавшей при казни толпой, то ли представителями светской власти.