На развалинах Мира

Наверное, я просто не могла делать того, что они хотели. Я стала задыхаться, и тогда они стали меня бить. Потом опять бросили на пол, и все повторилось… Я потеряла сознание. Когда я очнулась, мама стояла в проходе у дверей и, без звука, сползала по стене. Врача я вызвала сама… Ее увезли в больницу даже раньше — они никак не могли понять, кому из нас хуже! Перед тем, как уехать, она нашла в себе силы сказать мне, чтобы я молчала про брата. Она просто безумно любила его… всегда потакала ему во всем. Потому он и делал всегда, что хотел. В больнице я провела несколько недель, и — ни разу! — за первые пять дней, мама меня не навестила. Она дни и ночи проводила в поисках брата, который пропал и не появлялся все это время. Где она его нашла, как вытащила — я не знаю. Врач, пожилой и опытный человек, делавший мне операцию, часто приходил ко мне. Я все время молчала. Он сказал, что теперь я должна беречься, иначе могут быть осложнения. Эти подонки мне все внутри разорвали… А потом обмолвился, что дети мне больше не грозят. Он считал меня ребенком, не совсем понимавшим, что с ним происходит. Но я услышала и запомнила навсегда… все.

Мама обратилась к отцу, с одной единственной просьбой — чтобы он вытащил из этой истории брата. Все-таки, было заведено уголовное дело, и за него взялись следователи. Они приходили к нам домой, вызывали его самого и маму. Меня они не могли вызвать — я лежала в больнице почти два месяца.

Приходили сами. В конце концов, один из них с ненавистью сказал маме, что ее сынок сделает с ней за дозу, то же самое, что сделал со мной. Они говорили, что он отдал меня своим приятелям, в обмен на наркотик, и что это типично для наркоманов. Только мне было абсолютно все равно. Мама заискивала передо мной, старалась во всем угодить. Брат не попадался на глаза. Его так и не задержали — мама сумела заставить отца вмешаться. Он действительно, был крутой… брат пропал, и я думаю, что он приложил к этому руку. Скорее всего — он сам его и осудил. А мама, совсем уже потеряв голову, просто подсунула мне исписанный лист, в котором я признавалась, что сама всех пригласила к нам домой и все это организовала. Ей было невдомек, что никто не станет даже читать этот бред… Она в истерике билась, головой о стену, говорила, что брата в тюрьме убьют, что она этого не переживет. Потом дошло до того, что она стала меня обвинять во всем, будто это я, на самом деле, затащила их к нам… Я бросила школу, вернее я туда больше и не ходила после всего случившегося. На суд я не хотела идти.

Меня выписали. Когда мама ушла на очередные поиски, я стянула все наши вещи, книги, все, что смогла, в одну кучу и подожгла. Жить мне не хотелось. Соседка заметила дым, ее муж вышиб двери и вытащил меня оттуда.

Пожар успели потушить. А меня отправили в интернат. Я пробыла там только один день, а ночью пришли взрослые ребята и увели меня с собой, в свою спальню… Ты, наверное, догадываешься, что я не в силах была уже им ни в чем отказать? Мне пригрозили, сказали, что я уже — все равно — дырявая… И я перестала плакать. Для них это было тоже самое, что возбудитель — каждому хотелось взять меня, именно в истерике. Но я просто лежала — как бревно. А утром я ушла оттуда. На улице меня подсадил в машину какой-то, проезжавший мимо, парень и отвез к себе. Несколько дней я жила у него дома, пока он не сказал мне, что пора бы и отработать за его хлопоты. Он был сутенер. Я согласилась… Он стал возить меня к одному ресторану, там находились, примерно моих или старше лет, девчонки, и все мы разбирались на час или на два клиентами из этого заведения. Меня никто не искал, видимо, мама решила, что я пропала, а может, ей так больше хотелось… Этот парень продержал меня у себя больше полугода. Потом его убили, на моих глазах, возле этого же ресторана. Нас, тех, кто на него работал, оказалось пятеро. Самая старшая — мы ее называли Мэри — предложила работать самостоятельно. Все остальные согласились. А для меня словно ничего не существовало. Клиенты, из числа тех, кто уже покупал меня, часто не хотели иметь со мной дела — хоть я и возбуждала их внешне своим возрастом и внешностью. В постели я чувствовала себя обыкновенной тряпкой, брошенной под грязные ноги… Им было неинтересно спать с бесчувственной колодой.