На развалинах Мира

Свитер снимали долго. Приходилось, как можно бережнее стягивать его, чтобы не заставлять Нату принимать той позы, при которой она начинала сжимать губы от боли. Под свитером была белая блузка, вернее, бывшая когда-то белой… и больше ничего. Она была одета на голое тело. Я расстегнул пуговички и машинально потянул за рукава. Ткань осталась в моих руках, открыв худющее, изможденное тело подростка, с, тем не менее, совсем не по-детски развитой грудью. Я вздохнул — все воспринималось отстраненно, словно передо мной была уже не женщина, а я уже перестал быть мужчиной.

Главное было в том, что это человек… и я теперь был не один. Она, не делая попытки прикрыться, молча ждала, что я буду делать дальше. Я, закусив губу, принялся развязывать шнурок на ее штанах. Ткань потеряла свой цвет и стала неимоверно грязной, вся в жирных пятнах и подпалинах. Но под снятыми штанами открылись такие точеные ножки, что у меня перехватило дыхание. Кроме черных плавочек, на ней больше ничего не было. Тело Наты было вовсе не как у девочки — подростка. А она продолжала хранить молчание

— только ее слегка участившееся дыхание выдавало волнение девушки…

— Дальше… ты сама… — я прохрипел и попытался встать, чтобы ее покинуть.

— Какая разница… — она безразлично протянула, и, видя, что я поднимаюсь, глухо добавила: — Останься. Я все равно не смогу. У меня все болит. — Она увидела, как я старательно отворачиваюсь, и добавила: -

Пожалуйста… Помоги мне.

Я, вконец растерявшись, опустил глаза… и потянул белье вниз. И все же, я не думал сейчас о ней, как о женщине, хотя не мог не видеть красоту и совершенство этих линий. Я отвернулся, и, зачерпнув в кружку согревшуюся воду, глухо буркнул:

— Голову сначала…

Она, придерживая одной рукой бок, покорно кивнула. Я долго, несколько раз намыливал ей волосы, сливал пену водой, тер шею и руки, как-то не решаясь, спустится ниже.

— Ты протрешь мне кожу…

Я опомнился и поднял на нее глаза. То, что я увидел, повергло меня в некоторый шок. Имея тело женщины — не ребенка, взгляд взрослого человека, у нее было лицо юной девушки. И, хоть я и знал, с кем имею дело — но только сейчас окончательно убедился в том, насколько не сочеталось выражение этих глаз с почти детскими губами… Ната сразу поняла мое замешательство, и сама ответила на мой невысказанный вопрос:

— Мне четырнадцать… четырнадцать с половиной. Я ведь тебе говорила. Ты забыл?

— Да… — я что-то прошептал в ответ.

— Почему?

— Не знаю… У тебя… Ты разговариваешь, как взрослая. Ведешь себя, тоже.

Не как ребенок. Да и выглядишь…

— Маленькой женщиной? Многие так думали… Ты сможешь дальше? У меня сильно болит бок — самой трудно.

— Попробую… — только и нашелся я, что повторить ее же фразу. Я встал за ее спиной и самым неестественным образом старался смотреть куда-то вдаль, в глубину подвала. Мои ладони ощущали тепло ее обнаженного тела… и это, для мужчины, столь долгое время лишенного женского общества, было невыносимо. И спину, и грудь девушки, я мыл с той же тщательностью, как и голову. Потом сразу перешел к ногам и делал тоже самое, растирая ее жестким, свернутым полотенцем, до самых бедер. Мне хотелось делать это бесконечно… Я поднял голову — Ната стояла, чуть покачиваясь, с закрытыми глазами.

— Ната… — я тихо произнес ее имя.

— Да…

— Дальше… я мужчина, все таки. Это… Ты сама. Она согласно кивнула и красноречиво указала мне глазами. Я ушел, оставив ее за ширмой. Сложно говорить, какие я, испытывал чувства. Здесь была девушка… юная и, возможно, невинная. И это заставляло меня думать о ней, и, как о женщине — и как о подростке. Приходилось выбирать, самому пока неясный, тип поведения. Кроме того, она, хоть и ребенок — а видела уже столько, сколько не пожелаешь и иному взрослому… Меня даже не поразило, как естественно

Ната попросила меня ей помочь, словно я был самым близким ей человеком, вроде отца. Хотя, в ее возрасте, вряд ли отцы моют своих дочерей. Впрочем, мы оба были в ступоре от нашей встречи, от тяжелого и страшного бегства от нелюдя. От разгрома моей — а теперь и не только моей — берлоги. Все было нормальным, словно и должно было таким быть…

Она вышла из-за ширмы, путаясь в полах длинного халата и безуспешно пытаясь его запахнуть.

— Вот постель, — указал я Нате, после того, как накормил ее, быстро разогрев пару банок консервов. — Не слишком мягко, там, под мешками и одеялами, доски. Зато не на улице и не на земле. И тепло. Ты ложись и засыпай. И… — я перевел дух, повторив в который раз: — Не бойся. Меня не бойся. Не знаю, что ты там имела в виду, когда так шарахалась от моего оклика — но, честное слово, я того не заслуживаю. Я очень устал, а уже поздно. Завтра, что ни будь, сооружу, будешь спать отдельно. А сегодня просто не могу. Ладно?

— Я не боюсь…

— Ну и хорошо. Я пойду помоюсь, и приду. Ну, все.