На развалинах Мира

Я быстро намылился, стараясь смыть с себя всю грязь и усталость последних дней. Потом долго отдраивал свою кожу мокрым полотенцем, доводя ее до розового оттенка, тщательно, на два раза, вымыл голову и волосы, и — как есть — лег на краешек постели, стараясь не задеть лежавшую на боку, спиной ко мне, девушку. Светильник, я, немного подумав, гасить не стал — оказаться в полной темноте при неординарной ситуации, не хотелось… Пес свернулся калачиком на коврике и тихо посапывал. Я закрыл глаза и моментально провалился в сон.

Вначале мне показалось, что уже утро — и я почему-то вскинулся, сам не понимая — куда и зачем? Но, едва я приподнялся, как в полной темноте раздался приглушенный вздох — и до меня дошло, что тревога была ложной… Просто прогорело масло в плошке, и я инстинктивно проснулся, когда она погасла. Не нужно было больше никуда спешить, не нужно убегать и прятаться — но, можно спокойно лежать и отдыхать, наслаждаясь редкими минутами полного покоя.

Меня что-то коснулось — и я вспомнил, что нахожусь на своей постели не один. Рука Наты опустилась ниже и легла мне на грудь. А потом и она сама, доверчиво и нежно, приткнулась мне под бок, положив свою головку на мое плечо. Я замер, боясь нарушить этот сказочный миг… Она спала, и все ее движения были произвольны — но я считал, что так и должно быть, и что так теперь и будет — раз судьба свела нас вместе. Я обнял ее и прижал к себе, сразу ощутив мягкость ее тела. Ната вздохнула — на это раз чуть с жалобными нотками — я коснулся больного места.

— Дар…

Я вздрогнул. Я принимал ее за спящую, но оказалось что она лишь делала вид таковой.

— Ты… не спишь?

— Нет. Я проснулась — только что. Все горит, и, еще болит — тут.

Я прикоснулся к ее лбу, желая проверить ладонью температуру. Но, против моего ожидания, кожа девушки была неправдоподобно холодной…

— Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?

— Не знаю. Меня всю трясет.

Она на самом деле мелко-мелко дрожала — так, что я почувствовал на постели слабое вибрирование… Я приподнялся на локте, не зная, что делать. В аптечке хранилось много лекарств — но какое применимо, в данном случае?

Мои сомнения разрешила сама Ната.

— Со мною такое уже случалось… Однажды. Нервы. Это пройдет. Только желательно, чтобы кто-то был рядом — если я начну метаться… Ты понимаешь?

— Не очень. У тебя бывают приступы?

— Иногда. Очень редко. И бок еще, этот…

Я склонил голову — все ясно. То, что происходило с девушкой, было ответной реакцией на спасение — шок. Все, и хорошее, и плохое, слилось в одно целое, и единственное лечение заключалось только в покое. Я придвинулся к ней, стараясь не задевать опухший бок, и прошептал:

— Ната… Наточка… Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Не бойся ничего и спи спокойно. Твое озеро и остров остались там, далеко отсюда. И все звери и мутанты — там же. А у тебя теперь есть дом… и все что в нем.

Есть и друг — если ты захочешь меня считать таковым. И еще щенок — видела, как он к тебе неравнодушен? Ты ему понравилась. А собаки всегда разбирались в людях лучше, чем сами люди. Ты хорошая… Тебе обязательно понравится здесь. И мы… понравимся… надеюсь.

Она молча сглотнула, слушая все, что я торопливо старался ей сказать. А мне нужно было просто отвлечь ее от мыслей — своих и очень плохих, раз они вызвали такое состояние… Но я не успел. Ната выгнулась всем телом и вскрикнула. Я схватил ее за руки и с силой прижал к постели.

— Нет!

Дикий крик прорезал тишину подвала. Угар подскочил и врезался башкой в поленницу, отчего только добавил сумятицы.

— Нет!

Ната рвалась с такой силой, что я едва удерживал ее в таком положении. Она извивалась как змея, силясь разорвать мои оковы — и, умудрившись высвободить руку, со всей силы ударила меня кулаком в глаз. У меня, казалось, полетели искры…

— Ах, черт…

Психанув, я навалился на нее всем телом. Она вдруг разом обмякла, и, задыхаясь, зло и яростно прошептала:

— Ну, давай! Давай! Скотина! Все вы…

— Ната? Да что с тобой? Девочка…

Она еще раз с силой выгнулась и вдруг обмякла… Ната беззвучно заплакала, отвернув от меня лицо. По ослабевшим рукам и смягчившемуся выражению на губах, я догадался, что приступ закончился так же внезапно, как и начался.

— С тобой часто… такое?

— Что?

Я не стал уточнять. Похоже, в ее жизни не все было намазано медом… И теперь, это, самым неожиданным образом приняло, вот такие вот, формы.

— Ноги…

Я приподнялся и освободил ее придавленную ногу.

— Холодно. Укрой меня, пожалуйста.

Я дотронулся до ее оголившегося бедра — здесь кожа тоже была совершенно ледяная.

— Я разотру тебя. Только не дергайся.

— Зачем? — в голосе девушки проявился настоящий страх.

— Затем, чтобы ты не превратилась к утру в ледышку. Я не подбросил в очаг дров побольше — как вижу, напрасно. Кстати, если захочешь еще раз заехать мне, промеж глаз, постарайся промазать — а то, с одним, я вряд ли смогу в следующий раз попасть, какой ни будь, крысе в горло!

— Я тебя ударила? Дар, прости меня!

Она так искренне это произнесла, так вскинулась и стала гладить меня по синяку, что я сразу смягчился: