На развалинах Мира

Я пожал плечами — от взрывов, от пожаров, от вулканов… мало ли. Мы дошли до места, где была та плита, к которой я привязывал канат при спуске в пропасть. Она уже почти вся была погребена под слоем пепла и земли, и в скором времени, должна была сползти вниз — как и многие остатки, домов и зданий, во множестве слетевших туда же перед ней.

— Весь город под пеплом, песком и камнями, — констатировала Ната. -

Пройдут годы — и никто не сможет сказать, что здесь когда-то жили люди.

— Они сейчас под нами… Я тоже так недавно думал. Не нужно о мертвых. Я не суеверен, но все равно, не стоит.

— Прости. Я не права, конечно.

Я привлек ее к себе — бывает… После обхода северной части города мы вернулись домой. Время для длительных переходов еще не пришло — Ната только оправлялась от своей болезни и не могла так долго находиться в походе. Но теперь, в подвале, уже не было столь тоскливо и скучно, как тогда, когда тишину в нем нарушал лишь звонкий лай пса, да мое угрюмое ворчание. Мы разговаривали — много и обо всем на свете. Среди наших тем не было лишь двух. Отношений между мужчинами и женщинами. На нее существовал негласный запрет — и он осуществлялся нами неукоснительно. Хотя… слыша, как она укладывается в своем углу, скрытая за ширмой и каменной стеной, я долго ворочался и не мог уснуть, терзаемый желанием, понятным любому человеку… Но ни словом, ни взглядом, я не давал ей понять, что этот вопрос мучает меня по ночам — и не только! Зато она… Ната могла появиться передо мной, почти полностью раздевшись — когда выскакивала из-за ширмы по своим надобностям. Или, переодеваясь, просила меня ей помочь в каких-то, несущественных мелочах. Это было так непосредственно — словно она и понятия не имела о том, что подобные вещи уже непозволительны девочкам ее лет. То, наоборот, в ее словах, проскальзывали такие вещи, которые вряд ли подходили ей по возрасту и жизненному опыту, который она должна была бы иметь при обращении с противоположным полом. Меня иногда одолевали сомнения — кого я, все-таки, нашел в провале? Девочку? Девушку? Женщину?

Она могла быть и той, и другой, и третьей — одновременно…

Второй темой было молчание о близких. Я не спрашивал ее о прошлом, не желая теребить слишком свежие воспоминания о погибших — и того же поведения придерживалась Ната. Мы исключили все упоминания о том… может быть и зря. Но я не хотел думать о своей семье, как о мертвых. А присутствие девушки в подвале — пусть и случайное по своей сути — каким-то образом наложилось и на саму память. Я не сравнивал ее с женой — это было просто глупо — но хотел подойти и приласкать девушку… как я это делал дома.

Постепенно все входило в привычное русло. Мы вставали — вначале я, потом

Ната. Последним, потягиваясь, и позевывая, поднимался Угар. Умывались, завтракали — и отправлялись на прогулку, которая представляла собой ежедневный сбор топлива, обязательный для нас с Натой, и натаскивание воды

— для меня. Щенок при этом исполнял роль наблюдателя — он взбирался на наш холм и с важным и сосредоточенным видом, обозревал окрестности, выискивая взглядом — или нюхом — появление возможного противника… Но, ни вороны, налет которых мог оказаться неожиданным и очень опасным, ни переродившиеся крысы-трупоеды, не тревожили нашего уединения. Казалось, все эти жуткие создания, остались далеко позади — в провале и на той стороне реки.

Ната не была мне в тягость. Ни капли не походя на таких женщин, кто стал бы жеманничать, или, пользуясь своей слабостью, уклоняться от тяжелой работы, она сама находила ее для себя и исполняла, насколько хватало ее сил и умения. Наш быт облегчился — благодаря тому, что теперь им занимались не две, а четыре руки. Впрочем, нельзя сказать, что не было пользы и от щенка — он нес караульную службу, храбро бросаясь на любые шорохи. Со временем он мог вырасти в большую и грозную собаку, способную без особого труда расправиться с одной из серых тварей, едва не загрызших его самого. Мы так и не выяснили, к кому отнести ту бурую хищницу, которую мне пришлось вытаскивать из подвала. Она мало была похожа на обычных крыс

— пусть и гигантских — отличаясь от них и цветом шерсти, и всей своей внешностью. Попробовала бы она напасть на Угара месяцев, скажем, через семь… Но мы не знали — есть ли у нас эти пять… шесть — или более, месяцев. Мы вообще ничего не знали — и это было единственным, что омрачало наше существование. Ложась спать, вечером, после ежедневных забот, мы всегда смутно ожидали чего-то страшного… И, может быть, поэтому, я не загадывал наше будущее вперед. Его могло просто не быть…

Когда небо заволакивало хмурыми, темными тучами, и начинал надуваться мокрой взвесью, холодный ветер севера — мы спешили укрыться в подвале. Шла вторая неделя весны — если верить моему календарю. Ната подсчет на острове не вела. Она была настолько ошеломлена, тем, что случилось, что совсем не представляла себе, что можно еще что-то делать, кроме самого необходимого.