Это тоже было замкнутое помещение, но несколько больших размеров, чем сам колодец. Спички помогли мне увидеть, что в одном месте вновь находится сетка, наподобие той, которую я вырвал наверху. А за ней темнело что-то массивное, с неясными очертаниями. Не желая расходовать спички, я вставил в сетку клочок ткани и обошел дно колодца вдоль стены, пока не вернулся к тому же месту, с которого начал обход. Иного выхода не было. По всей видимости, здесь кончалась — или наоборот, начиналась, вентиляционная шахта. Она должна была, каким-то образом сообщаться с линией метрополитена. Я немного отдохнул и, вцепившись в решетку, стал ее дергать и трясти. Та не поддалась ни на йоту. В конце концов, мне пришлось выломать одну скобу из лестницы и ею пробить себе отверстие, достаточное для того, чтобы пролезть сквозь него наружу. Как я и ожидал, за сеткой обнаружились лопасти громадного вентилятора, и я, убедившись в том, что уж их то ни за что не отодвинуть, стал пробивать скобой жестяную обшивку сбоку, от лопастей. Гул от ударов убедил меня в том, что я поступаю верно — там должно было находиться пустое пространство. Пробив дыру, я сразу понял, что воздух в метрополитене уже сильно отличается от того, которым я дышал здесь — он был насыщен пылью, и та стала скрипеть у меня на зубах.
Было очевидно, что столь крупный двигатель не мог быть подвешен просто к потолку — для таких предметов всегда делают площадку, на которой их и устанавливают. Так и оказалось. Площадка была небольшой. В одном месте я нашел приваренную металлическую лестницу и по ней спустился вниз. Сделав несколько шагов, я наткнулся на ряд толстых кабелей, и едва не упал, споткнувшись об стальной рельс. Итак, я оказался прав — это было метро…
Когда-то я работал в угольной шахте, и твердо знал одну заповедь. Если что-то случилось — искать выход там, откуда есть приток свежего воздуха. И вторую. Не пользоваться открытым огнем. Иначе, газ, без цвета и запаха — метан — превратит неосторожного в труп. Вряд ли в метро мог быть метан, он присущ все-таки именно угольным шахтам, но все же… Впрочем, никакого огня, как открытого, так и закрытого, у меня не было. Считать почти истраченную коробку достаточным осветительным средством было бы просто глупо. Они могли в чем-то помочь, но лишь на секунды. Оставалось определить — есть ли здесь хоть какой-то воздушный поток. Я смочил ладони в хлюпающей под ногами воде и приподнял их вверх. Никакой свежести, кроме холода самой воды не ощущалось. Я встал посередине путей, повернулся из стороны в сторону — безрезультатно. Этого следовало ожидать — раз не работали вентиляторы, то и свежему воздуху взяться было не откуда. Да и как они могли работать, после всего, что случилось? Метро не могло остаться нетронутым такой масштабной катастрофой… Подумав, я направился в одну из сторон, полагая, что мне под силу пройти в кромешной тьме несколько километров до ближайшей станции. Идти было очень тяжело.
Приходилось либо семенить по шпалам, вовсе не предназначенным для размеренного шага, либо пытаться идти по рельсам, держась за стену, что тоже не доставляло особенных удобств. Я стиснул зубы и упрямо двигался вперед, надеясь, что рано или поздно, все равно доберусь до того места, где смогу выбраться на свет. Я спотыкался несчетное количество раз, неоднократно падал и вновь поднимался. Глаза тщетно искали хоть какой-нибудь лучик света. Иногда, не выдержав могильной темноты, я зажигал спичку и в краткие мгновения ее жизни, осматривался. Тоннель был практически не нарушен — если судить по тому, что я успевал увидеть. Но будет ли так всегда? И все же, это было метро, и идти здесь можно было в полный рост. Вопрос был лишь в том, верен ли мой расчет? Как далеко придется мне идти без света, не зная направления. Правда, что в одну, что в другую сторону должны были находиться станции. Да, передвигаться вдоль путей было гораздо труднее, чем шагать пусть по узкой, но все же ровной трубе — тот, кто хоть однажды проделывал это, идя по шпалам, знает, как тяжело приспособиться к их неравномерному для ног расстоянию, а тем более, делать это в кромешной темноте…