На рубеже веков. Очерки истории русской психологии конца XIX — начала ХХ века

Мицкевич отмечал, что болезнью часто страдали все члены семьи, иногда эпидемия охватывала целые роды. В 1899 г., по его данным, эпидемия поразила два рода, юкагиров и ламутов, заболели около 150 человек, припадки у них держались 3–4 месяца.

Изучение психических эпидемий привело к заключению, что они могут рассматриваться как болезненные отклонения от явлений массовой психологии. В этих заболеваниях проявлялись свойства, характерные для психологии толпы: повышенная возбудимость, импульсивность, внушаемость, сознательная и бессознательная подражательность. Общим для всех форм массовых психических заболеваний являлся факт «психической заразительности». Причины психических эпидемий, как отмечали все исследователи, прежде всего социальные и социально-психологические, которые при определенных условиях и предрасположенности приводят к возникновению болезни.

По мере развития психиатрии в России, в деятельности психиатров открывались новые стороны. После судебной реформы 1864 г., когда в стране был утвержден суд присяжных и введено новое судопроизводство, психиатров стали привлекать к участию в судебно-психиатрической экспертизе. Они давали свое заключение о том, является ли лицо, совершившее преступление, по состоянию своего здоровья вменяемым и ответственным за свои действия, может ли оно отдавать отчет о своих поступках. Вменяемостью называлось такое состояние, когда человек способен выбирать между совершением и несовершением действия, обозначенного в законе как преступление или проступок. Человек совершает наказуемое законом действие, которое должно быть вменено ему, т. е. он признается виновным перед законом. В зависимости от заключения психиатрической экспертизы суд решал, какие меры надо принимать — применять ли статьи из Уложения о наказаниях или направлять на лечение в психиатрическую больницу. Психиатрам приходилось чаще всего заниматься психопатиями, именно они вызывали необходимость судебно-медицинской экспертизы.

Практика судебного дела вела к теории психологии и теории психиатрии, требуя научного обоснования действий судебно-медицинской экспертизы. При этом приходилось решать вопрос сложного отношения психологического и психопатического: противостоять попыткам психологического толкования психопатически обусловленного поведения человека и в то же время защищать психологический критерий в психиатрической экспертизе, искать причины психопатологического поведения в нарушении нормальной работы мозга и учитывать социально-психологические корни поведения. От судебно-медицинской экспертизы зависела дальнейшая судьба подсудимого: наказание или лечение, ограждение общества от социально опасного преступника тюремным заключением или лечение и призрение его. В деятельность психиатров вошла судебно-психиатрическая экспертиза, а вместе с тем и проблемы судебной психиатрии, сближающие ее с судебной психологией, начало которой было положено введением судебной реформы.

В 1883 г. в связи с обсуждением формулировки 36-й статьи нового проекта Уложения о наказаниях среди психиатров и юристов возникла дискуссия по поводу целесообразности внесения в обсуждаемую статью психологического критерия вменения, т. е. ответственности за свои поступки. Вопрос стоял так: нужно ли дополнять медицинский критерий — психиатрическую мотивировку невменяемости — его психологическим объяснением и аргументацией. На первом съезде отечественных психиатров с большой речью, отстаивавшей психологический критерий, выступил В. X. Кандинский (Труды., 1887). Он считал, что возможно только психологическое определение, позволяющее устанавливать границу между здоровьем и психической болезнью. Надо определять состояние невменяемости исходя из представления о том, что при этом исключается свободное волеопределение, которое предполагает, во-первых, понимание человеком значения и свойств своих деяний и существование возможности сделать выбор между мотивами удержаться от преступления или уступить соблазну,

В старом Уложении о наказаниях психологический критерий был ограничен его первой частью, т. е. пониманием человеком значения его действия, но возможность выбора мотивов не учитывалась. В новой статье было добавлено, что «не вменяется в вину содеянное, когда действовавшее лицо по душевному состоянию своему в то время не могло понимать свойства и значение своих деяний или не могло руководиться своим пониманием (имея его) в действовании своем» (там же, с. 455). Речь шла об ответственности перед обществом.