На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Раз уж речь зашла о моих сыновьях, — произнёс Лука, — то позволю себе спросить: удалось ли что-нибудь узнать о судьбе моего сына Михаила? Я вижу, что мои слуги, которые должны были помогать в его поисках, так и не вернулись. Судя по всему, это значит…

— Я велел, чтобы они ждали в соседнем переулке и явились к нам лишь тогда, когда их позовут, — с некоторой досадой ответил Великий Турок. — Я не хотел, чтобы наша трапеза была омрачена печальной новостью, которую они принесут.

Мария почувствовала, что у неё подкашиваются ноги. А в следующее мгновение ей захотелось распахнуть дверь и крикнуть: «Говори, что с моим сыном!»

Великий Турок первым встал из-за стола и в окружении толпы своих слуг направился к дверям. Лука, Леонтий и Яков двинулись следом, а когда зала опустела, Мария и Тодорис вышли в залу через боковую дверцу и тоже двинулись вслед за всеми, но на большом расстоянии, чтобы не попасться никому на глаза.

Турок, как будто нарочно не торопясь, прошёл во внутренний двор и приказал что-то одному из воинов, которые остались во дворе присматривать за лошадьми.

Мария издали видела это. Видела, как воин вышел через главные двери дома на улицу и вскоре вернулся, а следом шла процессия… Три человека несли на плечах что-то большое и продолговатое, завёрнутое в ковёр. Они явно несли тело. А ковёр был такой плотный и негнущийся, что казалось, будто несут гроб. «Это ошибка, — сказала себе Мария. — Там не Михаил».

Вот они положили свою ношу посреди двора и аккуратно развернули. Издалека было плохо видно того, кто в ковре, но одежда, доспехи и меч выглядели слишком знакомо. Это был Михаил!

Мария с криком бросилась вперёд, упала на колени рядом с лежащим телом, начала торопливо убирать с лица сына спутанные пряди, пыталась оттереть запёкшуюся кровь с его губ и ноздрей. Очень хотелось верить, что все ошиблись и что тот ещё жив. Казалось, он очнётся, если освободить рот и нос от крови, то есть помочь дыханию. Но нет. Кожа была холодной, и на ней уже появились трупные пятна, видные даже сквозь кровь и грязь.

То, что принесли в ковре, уже нельзя было назвать Михаилом. В ковре принесли то, что от Михаила осталось.

Мария не могла сдержать рыданий, хоть и понимала, что всё больше позорит себя. Она показалась перед столькими посторонними людьми, одетая совсем неподходяще. А теперь сидит на камнях посреди двора и кричит, как безумная. Но перестать не получалось. Мария даже пыталась зажимать себе рот, но всё равно не получалось.

Великий Турок подошёл к ней и, кажется, сказал что-то вроде:

— Утешься. Я воздам тебе за эту потерю. Ты получишь даже больше, чем потеряла.

А может быть, он и не говорил этого, потому что такие слова казались Марии полной бессмыслицей. Как можно возместить потерю сына? Она диким взглядом смотрела на Турка и думала: «Да что же он за зверь такой! Он знал, с самого начала знал о смерти Михаила. Но ничего не сказал, чтобы обед прошёл весело и чтобы получить удовольствие от беседы! Думает ли он ещё о чём-нибудь, кроме как о своём удовольствии?»

* * *

Шехабеддин-паша, покачиваясь в седле, наблюдал, как одна улица сменяла другую. Кони спокойно и неторопливо ступали по камням мостовой, лишь иногда фыркая и косясь на очередной труп, лежащий возле стены одного из домов.

Прошло всего лишь полтора дня с тех пор, как город оказался захвачен, и, конечно, не все тела ещё были убраны. Даже в заливе близ города их плавало множество, хотя султан уже дал поручение выловить их и сжечь, а также те, что на улицах. Если промедлить хотя бы неделю, в городе могла начаться чума.

Лишним доказательством, что времени не так много, было то, что большинство тел уже начали издавать неприятный запах. Даже лошадям это не нравилось, потому они и фыркали, но Мехмед, возвращаясь из дома румийского сановника, кажется, ничего не замечал, занятый своими мыслями.

Шехабеддин, следуя по левую руку от своего повелителя, ежеминутно посматривал на него. Сейчас был один из тех редких случаев, когда Мехмеда не сопровождала многочисленная свита из сановников, и это означало, что с султаном можно поговорить без помех.

Евнух очень хотел завести этот разговор, но опасался попасть на период плохого настроения — опасался как никогда, ведь разговор следовало вести о Заганосе, то есть о назначении друга на новую должность.

Вчера вечером евнух уже намекал Мехмеду, что с награждением героев не следует особо медлить, на что услышал:

— Всех достойных я награжу на победном пиру, который будет завтра вечером.

«То есть пир состоится уже сегодня», — думал Шехабеддин. Он хотел быть уверенным, что именно на пиру будет объявлено, что Заганос, лучше всех проявивший себя во время осады, назначается великим визиром, а Халил более недостоин этой должности, потому что ничего не делал, а только твердил: «Ничего не получится».