На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Шехабеддин-паша, — вдруг обратился к нему Мехмед, — как думаешь, этот Лука запомнил то, о чём я говорил с ним за обедом? Всё шло так хорошо! Я даже подумывал совсем не сообщать плохую новость. Но Лука спросил, и я не мог показать себя человеком, который забывает о своих обещаниях. Я обещал найти его сына и нашёл. Но когда Лука увидел тело, то заметно изменился в лице. Я думал, что он будет благодарен, а тот, кажется, винит меня во всём. Если так, то помнит ли он о том, что я предложил отдать ему в управление этот город? Ты сам понимаешь, я не могу повторять дважды. Но мне надо знать.

— Повелитель всерьёз собирается отдать бывшую столицу румов в управление руму, который даже не перешёл в истинную веру? — спросил Шехабеддин. — Когда я слушал беседу, то полагал, что это не обещание, а лишь допущение. Я полагал, что повелитель просто хочет увидеть, насколько покорны могут быть румы. Я полагал, что повелитель показывает псу кусок мяса. Показывает, чтобы увидеть, станет ли пёс вилять хвостом. А чтобы получить мясо, пёс должен будет сделать гораздо больше. Неужели я ошибся?

— Ты не ошибся, Шехабеддин-паша, — ответил султан. — Но теперь пёс увидел, что один из его щенков мёртв, и, кажется, забыл о мясе.

— Пёс вспомнит, — уверенно произнёс евнух. — Но зачем повелителю играть в эту игру? Пёс неглуп и со временем поймёт, что бывшую столицу румов не отдадут в управление руму, если он не правоверный. И даже после обращения в истинную веру он должен будет доказать свою преданность. А на это нужно время. Годы. Многие годы.

Ответ султана заставил Шехабеддина насторожиться.

— Не обязательно ждать так долго, — улыбнулся Мехмед. — Я поверю в его преданность, если он отдаст мне в услужение своего сына Якуба.

Шехабеддин, конечно, помнил, что мальчика зовут Яков, а раз султан начал называть того на турецкий лад, значит, мысленно уже поселил во дворце и предвкушал, что станет видеть этого мальчика весьма часто, сделает своим товарищем во многих приятных занятиях и развлечениях.

Евнуху было сложно понять своего повелителя, когда дело касалось подобных вещей. Следовало просто принимать как данность, что Мехмед в погоне за намеченной целью мог увлечься и начинал вести себя неразумно.

Как видно, общество Якова казалось султану так приятно, что он почти не думал о том, какую цену придётся заплатить за подобное удовольствие. Совсем как нынешним утром, когда Мехмеду предложили купить мальчика по имени Иоанн, а Мехмед был так восхищён предложенным товаром, что сильно переплатил. Но одно дело — потерять несколько тысяч серебряных монет, и совсем другое — город.

Евнух не понимал этого неразумного поведения, но улыбнулся так, как будто понимает:

— Лука отдаст моему повелителю своего сына, а взамен повелитель отдаст Луке город, с таким трудом завоёванный? Неужели мальчик Якуб настолько ценен?

Мехмед рассмеялся и произнёс:

О, если бы язычник — юный рум — мне другом стал, За это и столицу румов, и Галату я охотно бы отдал.

Шехабеддин улыбнулся шире, сразу узнав в этих строках переделку известнейших строк поэта Хафиза[23], который говорил, что готов отдать Самарканд и Бухару за счастье видеть крупную, «индийскую» родинку на обожаемой щеке.

— Я вижу, — всё с той же улыбкой произнёс евнух, — что сейчас со мной говорит поэт. А дозволено ли мне будет говорить с султаном?

— Ну конечно, я не собираюсь быть настолько безрассудным, — ответил Мехмед. — Но если Лука не будет верить, что назначение на должность возможно, он мне своего сына не отдаст. Он должен считать, что прощён и пользуется у меня доверием.

Эти слова ещё больше насторожили Шехабеддина.

— Прощён в том числе за историю с Халилом?

— Да.

— Значит, Халил не будет смещён со своей должности?

Мехмед снова рассмеялся и потрепал евнуха по плечу:

— Я понимаю, куда ты клонишь. Заганос-паша получит должность великого визира, потому что достоин, но ему придётся немного подождать. Подумай: как это будет выглядеть, если я прощу Луку за то, что подкупил Халила, а самого Халила за то, что брал деньги, не прощу? Если сместить Халила с должности и заключить в тюрьму, то получится, что и над Лукой сгущаются тучи. И сколько бы я ни уверял этого рума в своём расположении, он мне не поверит. И сына своего ко мне на службу не отпустит, будет бесконечно тянуть время.

Шехабеддин сделал вид, что понимает и разделяет мнение своего повелителя, хотя на самом деле всё меньше и меньше радовался происходящему.

Мехмед меж тем продолжал:

— Лука решит, и вполне справедливо, что сын — это единственная защита от моего гнева. Кто по своей воле отдаст щит, которым прикрывается от стрел? А мне нужно, чтобы Лука сам отдал мне Якуба. Понимаешь? Сам. Пусть скажет сыну: «Слушайся своего господина». Только тогда Якуб будет покорным. А если я заберу мальчика силой, он станет как дикий зверёк, принесённый в комнаты. Мне это удовольствия не доставит. А сколько времени пройдёт прежде, чем этого зверька удастся приручить? Я не хочу ждать так долго.