На семи холмах. Очерки культуры древнего Рима

«Квинтия — безукоризненна!» Я ж ее вижу высокой,
    Статной и белой. О, да: это и я признаю.
Но никогда не признаю красавицей: нет обаяния,
    Очарования нет в теле дебелом таком.
Лесбия — вот кто волшебница! Прелести все сочетая,
    Не у Венеры ли ты тайну свою заняла?

(Пер. И. Л. Сельвинского.

)

Когда в Риме появилась другая соперница Лесбии — красавица из провинции, Катулл высмеял ее грубо и безжалостно:

Добрый день, долгоносая девчонка,
Колченогая, с хрипотою в глотке,
Большерукая, с глазом как у жабы,
С деревенским, нескладным разговором!
И тебя-то молва зовет красивой?
И тебя с нашей Лесбией сравнили?
О бессмысленный век, о век бездарный!

(Пер. А. И. Пиотровского.

)

Любовь — это дар богов, прекрасный и редкий. А жизнь так коротка, скоро наступит «беспробудная ночь», где не будет любовных радостей. Поэтому не нужно слушать «воркотню стариков ожесточенных», которые проповедуют соблюдение суровых обычаев предков:

Будем жить и любить, моя подруга!
Воркотню стариков ожесточенных
Будем в ломаный грош с тобою ставить!
В небе солнце зайдет и снова вспыхнет,
Нас, лишь светоч погаснет жизни краткой,
Ждет одной беспробудной ночи темень.
Так целуй же меня раз сто и двести,
Больше — тысячу раз и сотню снова.
Много сотен и тысяч насчитаем,
Все смешаем потом и счет забудем,
Чтоб завистников нам не мучить злобных,
Подглядевших так много поцелуев!

(Пер. А. И. Пиотровского.

)

Это замечательное стихотворение, вызвавшее подражания многих поэтов — от Горация до Байрона, кончается традиционным мотивом: влюбленные целуются в комнате, а в щелку подглядывают соглядатаи; нужно помешать им подсчитывать поцелуи, чтобы не сглазили они счастье сплетнями. Та же шутливая концовка и в другом стихотворении Катулла, где страстные любовные признания чередуются с мифологическими образами ученой поэзии:

Спросишь, Лесбия, сколько поцелуев
Милых губ твоих страсть мою насытят?
Ты зыбучий сочти песок ливийский
В напоенной отравами Кирене^[32]

,Где оракул полуденный Аммона^[33]
И где Батта^[34] старинного могила.
В небе звезды сочти, что смотрят ночью
На людские потайные объятья.
Столько раз ненасытными губами
Поцелуй бесноватого Катулла,
Чтобы глаз не расчислил любопытный
И язык не рассплетничал лукавый.

(Пер. А. И. Пиотровского.

)

Конечно, жизнь влюбленных состоит не из одних любовных утех. Бывают обиды, размолвки, ссоры, чаще всего по пустякам. Такие размолвки мимолетны. Быстро наступает раскаяние. Вспышка гнева проходит, и грубость сменяется нежностью. Сильнее прежнего разгорается любовь:

Как, неужели ты веришь, чтоб мог я позорящим словом
    Ту оскорбить, что милей жизни и глаз для меня?
Нет, не могу! Если б мог, не любил так проклято и страшно…

(Пер. А. И. Пиотровского.

)

Поэт знает цену мимолетным ссорам. Милые бранятся — только тешатся. Они, любя, ругают друг друга. Там, где гнев, нет места равнодушию:

Лесбия вечно бранит и бранит меня, не умолкая.
    Пусть меня гром разразит: Лесбия любит меня!
Сам я таков потому что: браню! оскорбляю! — однако…
    Да разразит меня гром, если ее не люблю!

(Пер. И. Л. Сельвинского.

)

Но любящее сердце не бывает спокойно. Гнев сменяется нежностью, восторг — отчаянием. Сомнения терзают душу. Недоверие к словам любимой все чаще мучает поэта. Он обращается к Лесбии с горячей мольбой о любви на всю жизнь, до самой могилы: