На скосе века

Мир еврейских местечек…
   Ничего не осталось от них,
Будто Веспасиан
   здесь прошёл
      средь пожаров и гула.
Сальных шуток своих
   не отпустит беспутный резник,
И, хлеща по коням,
   не споёт на шоссе балагула.
Я к такому привык —
   удивить невозможно меня.
Но мой старый отец,
   всё равно ему выспросить надо,
Как людей умирать
   уводили из белого дня
И как плакали дети
   и тщетно просили пощады.
Мой ослепший отец,
   этот мир ему знаем и мил.
И дрожащей рукой,
   потому что глаза слеповаты,
Ощутит он дома, синагоги
   и камни могил, —
Мир знакомых картин,
   из которого вышел когда-то.
Мир знакомых картин —
   уж ничто не вернёт ему их.
И пусть немцам дадут
   по десятку за каждую пулю,
Сальных шуток своих
   всё равно не отпустит резник,
И, хлеща по коням,
   уж не спеть никогда
      балагуле.

1945

«Весна, но вдруг исчезла грязь…»

Весна, но вдруг исчезла грязь.
И снова снегу тьма.
И снова будто началась
Тяжёлая зима.

Она пришла, не прекратив
Весенний ток хмельной.
И спутанностью перспектив
Нависла надо мной.

1946

Русской интеллигенции

Вьюга воет тончайшей свирелью,
И давно уложили детей…
Только Пушкин читает ноэли
Вольнодумцам неясных мастей.
Бьют в ладоши и «браво». А вскоре
Ветер севера трупы качал.
С этих дней и пошло твоё горе,
Твоя радость, тоска и печаль.
И пошло — сквозь снега и заносы,
По годам летних засух и гроз…
Сколько было великих вопросов,
Принимавшихся всеми всерьёз!
Ты в кровавых исканьях металась,
Цель забыв, затеряв вдалеке,
Но всегда о хорошем мечтала
Хоть за стойкою
   вдрызг
      в кабаке —
Трижды ругана, трижды воспета,
Вечно в страсти, всегда на краю…
За твою необузданность эту
Я, быть может, тебя и люблю.
Я могу вдруг упасть, опуститься
И возвыситься,
   дух затая,
Потому что во мне будет биться
Беспокойная
   жилка твоя.

1944

Смерть Пушкина

Сначала не в одной груди
Желанья мстить еще бурлили,
Но прозревали: навредит!
И, образумившись, не мстили.
Летели кони, будто вихрь,
В копытном цокоте: «Надейся!..»
То о красавицах своих
Мечтали пьяные гвардейцы…
Всё — как обычно… Но в тиши
Прадедовского кабинета
Ломаются карандаши
У сумасшедшего корнета.
Он очумел. Он морщит лоб,
Шепча слова… А трактом Псковским
Уносят кони чёрный гроб
Навеки спрятать в Святогорском.
Пусть неусыпный бабкин глаз
Следит за офицером пылким,
Стихи загонят на Кавказ —
И это будет мягкой ссылкой.
А прочих жизнь манит, зовёт.
Балы, шампанское, пирушки…
И наплевать, что не живёт —
Как жил вчера — на Мойке Пушкин.
И будто не был он убит.
Скакали пьяные гвардейцы,
И в частом цокоте копыт
Им так же слышалось: «Надейся!..»
И лишь в далёких рудниках
При этой вести, бросив дело,
Рванулись руки…
   И слегка
Кандальным звоном зазвенело.

1944