На трассе — непогода

— Все началось с того, что однажды, когда мы гоняли вагонетки с торфом, подошел ко мне Сергей Герин. Парня этого я знала до войны, он был слесарем и членом райкома комсомола. Сейчас о нем почему-то ничего не слышно, но я-то знаю — он был подпольщиком. Конечно же он был вольный, без заплаты, работал при Доме правительства, что-то там слесарил. Он знал, что до войны я была кандидатом партии, — ведь характеристику мне выдавал райком комсомола. Вот он подошел ко мне, поманил за вагонетку и зашептал: «У наших победа под Сталинградом». Слухи об этом уже просачивались в гетто, но Сергей рассказал мне подробности и попросил: «Ты это хорошенько распространи. Все же у людей окрепнет надежда». Потом, когда мы пошли с Эльзой к Штольцу, я ему и ляпнула: «Ничего, господин оберст-лейтенант, вы за нас не беспокойтесь, нас, видно, Красная Армия освободит». Он усмехнулся, спрашивает: «Откуда такая уверенность?» — «Да вот, говорю, когда колонну нашу утром сегодня гнали по улице, двое русских говорили меж собой, а я подслушала, будто под Сталинградом советские вашу армию кончали. Да, вы, наверное, и сами об этом знаете». — «Да, отвечает, знаю». Потом он подумал и тут произошла неожиданная вещь. «Знаешь, говорит, там, в котельной, всегда сидят трое дежурных. У них приемник есть, забавляются музыкой. Если хочешь, когда они будут уходить на обед, я тебя туда направлю мыть полы. Тогда ты сможешь послушать русское радио, а потом расскажешь, о чем оно говорит». Вот с этого момента я поняла, что с этим немцем можно иметь дело. Приемник в котельной оказался отличным. Так я стала слушать Москву. Сводки были хорошие, называли, какие взяты трофеи, ну и другие подробности. Я рассказывала об этом нашим, кое-что передавала и оберст-лейтенанту, он слушал внимательно, переспрашивал. Но продолжалось это недолго. Однажды я включила приемник, принялась мыть полы и не заметила, как в котельную вошел немец. Был там такой тип, лет ему было за пятьдесят, с желчными глазами, кажется, из железнодорожников. С ходу пнул по рукам так, что тряпка вылетела, орет: «Кто включил приемник?» Я пожала плечами — откуда мне знать? Я, мол, даже не знаю, как этой штуковиной пользоваться. «Вон!» — рявкнул. Я подобрала тряпку, к двери, а он опять ко мне: «Стой!» И шипит, плюется слюной: «Я уходил последним, сам выключил. Говори: кто включил?» Я стою, моргаю, говорю: когда, мол, вошла, он уж включен был. Разбушевался, истерика, да и только, выхватил из кармана какую-то книжицу. «Я всех вас тут… Я гестапо…» Черт с тобой, думаю, чей ты там агент, мне бы только ноги отсюда унести. Он тычет в приемник, спрашивает: «Что там говорят?» Я сделала вид, что вслушиваюсь, «Да это, говорю, белорусское радио, бюллетень БНП». Он, наверное, не знал, что такое БНП, да и сама я о ней слышала краем уха — фашисты организовали из предателей «Белорусскую незалежную партию» и какие-то отряды самооборонцев. «Что, кричит, передают?» Отвечаю: ваши, мол, под Москвой стоят. Вижу — верит и не верит, но поутих. Дал мне пинка, крикнул: «Убирайся!» Я к Штольцу, все ему рассказала, и про книжечку тоже. «Ваш, говорю, Фишер агент гестапо». Штольц усмехнулся: «Подумать только — такой старый, и туда же… Ладно. Я все это улажу. Но ты — молчок». После этого ко мне на работу опять пришел Сергей Герин. «Это правда, говорит, что ты радио слушала?» — «Правда», — отвечаю. «Ну, вот что, есть дело. Этого оберст-лейтенанта упускать нельзя. К тебе вечером заглянут двое — ты им верь. На всякий случаи пароль…» Он назвал мне пароль, теперь я уж не помню, какой. Поздно вечером домой ко мне и в самом деле пришли двое. Я вышла с ними на улицу. Там, за дровяником, и состоялся у нас разговор. Я и раньше знала, что в гетто есть подполье, есть свой партком. Но конспирация у них была крепкая, и связаться с ними было нелегко, особенно после первого большого провала в марте — апреле сорок второго года, когда в парткоме оказался провокатор. Подпольный комитет гетто держал постоянную связь с Минским горкомом партии, но это я узнала позднее, как и то, сколько сделали подпольщики, переправив к партизанам не только детей, но и тысячи человек, которые влились в отряды мстителей. Так вот, эти двое, что пришли ко мне в тот вечер, сказали: «Нам Герин рассказывал про Штольца и Эльзу и про тебя. Ты можешь организовать побег. Надо оберст-лейтенанта толкнуть на этот шаг, но так, чтоб это стало для него необходимостью». А на следующий день началась акция в гетто. После того, как мы ночь провели в подвале, я возвращалась в гетто, думая, что все теперь кончено. У меня было такое впечатление, что в гетто не осталось ни одной живой души. Но утром, в сумерках, когда я пошла на Юбилейную, из переулка вынырнули те двое. «Вот что, говорят, мы не можем больше ждать. Побег надо попытаться устроить завтра». — «А если не выйдет?» — спрашиваю. «Должно выйти». Пока мы шли до Юбилейной, и составили план действия. Прощаясь, они мне сказали: «Людей для отправки мы отбираем сами. Едешь ты, Эльза, а остальные — наши». — «Нет, говорю, нас трое — еще Лера». — «Хорошо. Будут проводник, шофер. На всякий случай дадим пулемет. Маршрут пока до станции Рудинской. Перед отправкой — подробно».