На трассе — непогода

— Значит, ГДР?.. Так чего же ты не съездишь? Может, у тебя там какая родня есть… Да и вообще…

Он смотрел на меня, сощурив и без того узкие глаза, смотрел не мигая, — эта привычка осталась у него с детства, и под этим взглядом мне стало не по себе: то, что меня спрашивал об этом человек, который много лет назад, сжимая в мальчишеской руке перочинный нож, кинулся на меня, чтобы убить только за то, что мой настоящий отец был немцем, спрашивал так, словно укорял, было нечто странное, и я в этом деле почувствовал себя виноватым перед Лешей, хотя и не знал еще — в чем…

— Да, понимаешь, как-то не собрался, — пробормотал я.

— Вот и плохо, — глухо произнес Леша.

И тут вмешался Алик, он наконец выпил свой стакан пива и огладил ладонью пегую бороду, произнес решительно:

— А зачем, собственно, Эрику мотаться там? Выуживать прошлое?

— Хотя бы, — сказал Леша.

Алик скомкал бумажную салфетку, которой только что вытер губы, превратил ее в круглый шарик, покатал на столе.

— Заблуждение, — сказал он строго, — все эти теории о том, что прошлое определяет настоящее и будущее, — заблуждение. Всегда важен итог… Допустим, веками шла борьба идей или мысли, и вот найден оптимальный вариант, сделан вывод… возможна даже формула. Это-то для нас и важно. А сам процесс борьбы стал прахом. Как бы ни были занимательны его эпизоды, они ничего не дают нам конкретного… Вывод — да. Мы его препарируем в настоящем и получаем новый результат… Честное слово, не стоит тратить время на копание в прошлом. Конечно же не будем циниками, святая память есть святая память. И человечество поставило монументы великим. Они тоже итог… если хотите даже — вывод из жизни личности. Мне его хватает. Но если я начну копаться в подробностях, меня не хватит на настоящее… Впрочем, меня и сейчас на него не хватает…

Эти последние слова были правдой: Алик мог работать по шестнадцать часов не отрываясь; меня всегда поражало, откуда бралось столько трудолюбия в этом узкоплечем человеке, он не только работал запоем, но успевал и читать, и бегать по театрам и выставкам, ему всегда было некогда; думаю, и бороду-то он отрастил, чтоб не тратить время на бритье.

Высказавшись, Алик опять налил пива в стакан с таким видом, будто все, что будет происходить дальше, его не касается.

— Что же, по-твоему, если человек хочет узнать, каким был его отец, то он зря тратит время? — хмуро спросил Леша.

— Я все сказал, — ответил Алик.

— Странный ты мужик, — покачал головой Леша, — делаешь одно, говоришь другое.

— Я что говорю, то и делаю! — вдруг взвился Алик и хлопнул по столу ладонью так, что задребезжала посуда.

Вот этого от Алика я не ожидал, он всегда мог себя сдерживать. Видимо, ему самому стало неловко, он поспешно взглянул на часы, встал и сказал, извиняясь:

— Меня ждет Тоня.

Леша проводил его взглядом и неожиданно сказал:

— Давай поедем в Парк культуры.

— Зачем?

— А я никогда там не был.

Когда мы ехали в такси, я его спросил:

— А ты чего не женишься? Скоро ведь старый будешь.

— Зачем старый? Мне еще до тридцати два года жить надо. А жена у меня была, хорошая жена, кореяночка. — Он улыбнулся, и на тугой его шее покраснели розовые мышцы. — В Южно-Курильске мы с ней на заводе сезонили. Замечательная была женщина.

— А как они, эти кореяночки, ласковые? — спросил водитель, лица я его не видел, сидел он ко мне спиной, а голос его был надтреснутый, сиплый.

— Про всех не скажу, — ответил Леша. — Моя в самую точку была.

— Прогнала?

— Сам, дурак, отвалил. Я в ту пору бичевал. Надоело на Курилах, в Самарканд улетел, а она не захотела. Я думаю, может, она даже японочка была, только скрывалась. Потом она за рыбаря вышла, дети пошли.

— А ты чего же бичевал-то? — спросил шофер; он, видимо, был из тех, кто любит потрепаться за рулем, есть такие таксисты, очень ловко умеют брать интервью у пассажиров, так во время ездок наберут рассказиков, а потом угощают ими других, а им верят — человек бывалый.

Но Леша относился к его вопросам серьезно и старался отвечать обстоятельно.

— Год в колонии отсидел, домой хотел с деньгами вернуться, вот и бичевал. Чуть в этом деле не утоп. Потом сообразил: так на самое донышко и булькнешься.

— Выплыл?

— А это как сказать…

Шофер затормозил, я увидел его пытливую, лисью мордочку с острыми глазками.

— Ладно, — сказал он. — Приехали.

Мы вошли в Парк культуры, и тут Леше сразу же захотелось прокатиться на большом колесе обозрения.

— Мне старикан один рассказывал, бывший военный. Тут, говорит, раньше вышка была с парашютом мальчишки прыгали. Смелый трюк был. Так вот, он с этой вышки ужасно боялся прыгнуть. А в войну его с десантом на Керчь выбросили. С тех пор много прыгал. А уж после войны повел сюда сына, чтоб тот хоть за него в детстве прыгнул. Пришли, а вышки нет. Устарел, говорят, аттракцион. Не катнемся сейчас на колесе, потом жалеть будем.