На трассе — непогода

Штольц отвернулся, оглядел площадь: спинами к нему стояла колонна людей по шесть в ряд, перед ней расхаживал полицейский и читал по бумаге; в глазах Штольца зарябило от желтых заплат, и то ли вспомнился ему вчерашний день и белокурая женщина, горевшая на костре, то ли вид этой затоптанной множеством ног площади сделался неприятен ему, но в душе возникла тоска. Зачем он здесь? В конце концов, отыскание места для батареи можно было поручить кому-нибудь из офицеров его команды, а самому заняться более серьезными вещами; этот город убит, оставшиеся в нем жители обречены, и не дело оберет-лейтенанта, занимающегося противовоздушной обороной стратегических объектов, заглядывать в места, где пахнет трупным ядом; долгом и судьбой здесь предопределено распоряжаться этому узкоплечему шефу в пенсне, он обязан делать свою работу, а Штольц здесь ни при чем.

Когда шеф вернулся в машину, Штольц почувствовал, к нему неприязнь; он понимал, что она возникла всего лишь вследствие его внутреннего состояния и обращена на человека, внимательного к нему и приветливого, но неприязнь к Рабе возникла, и он не мог побороть ее.

— Юденрат, — кивнул шеф на дом и на еврея, который все еще продолжал стоять с обнаженной лысиной на крыльце. — Еврейское самоуправление. Есть даже своя полиция — отряды охраны порядка. Это тоже входит в систему.

Теперь в его словах Штольц уловил оттенок бахвальства: шеф говорил так, словно знакомил его с порядками на собственной усадьбе. Они проехали вверх по улочке несколько кварталов, никого не встретив. После вчерашней оттепели ночью выпал мягкий снег, а с утра немного подморозило, и улица за стеклами «опеля» выглядела свежо, особенно тротуары, на которых угадывались лишь редкие следы. Штольц предчувствовал, что Рабе со своей словоохотливостью сейчас начнет смаковать подробности быта этого жалкого жилого района, и ему захотелось покинуть машину.

— Я бы прошел немного пешком, — сказал он.

— О, конечно! — немедленно согласился Рабе.

Они вышли из «опеля», вторая машина тоже остановилась, из нее выскочили два охранника и, соблюдая почтительное расстояние от Штольца и Рабе, двинулись следом. Пустынная улица с кособокими, неопрятного вида, большей частью деревянными домами вызвала у Штольца снова приступ тоски; окна смотрели с неприветливой таинственностью, не во всех из них были стекла, местами часть рам заделана фанерой или же грязным картоном, а то и заткнута сжатым в комья тряпьем; жизнь угадывалась в домах, ощущалось ее тление, но не было никакого движения вокруг, даже слабых теней. От этих окон можно было ждать всего.

— Мне пришла такая мысль, господин оберст-лейтенант, — сказал Рабе. — У нас здесь есть различные мастерские и войлочная фабрика. Мы можем пройти к ней, это недалеко. Так вот, если очистить там место под батарею, то это можно выдать за охрану военного объекта. По существу, это так и есть, потому что фабрика готовит валяную обувь для армии.

Теперь Рабе лез не в свои дела.

— Мы это решим позднее, — ответил Штольц.

— И все же я думаю, господин оберст-лейтенант, — несколько суше, чем до этого, сказал шеф — видимо, он уловил оттенок недовольства в голосе Штольца, — размещать какую-либо группу солдат на территории гетто не следует. На то есть свои причины. Во всяком случае, я буду возражать.

Они прошли квартала два, пока путь им не преградила колючая проволока. Штольц было решил, что они дошли до одной из границ гетто, но увидел за проволокой работающих людей. В отличие от тех, что стояли возле юденрата и в колонне на площади, у этих на одежде были пришиты желтые шестиконечные звезды с надписью в центре: «Юден».

— Нам направо, — сказал шеф, и они двинулись по узкому переулку вдоль колючей проволоки, которая тянулась по проезжей части так, что тротуар слева оказался по ту сторону ограждения; противоположная сторона улицы отличалась только тем, что на ней можно было увидеть людей, Штольц заметил солдат, мирно беседующих со стариком в длиннополом суконном пальто со срезанным воротником, двух женщин, разгребающих снег, парня со старухой, которые пытались распилить бревно.

— Особый участок, — пояснил шеф. — Так сказать, гетто в гетто. Наши соотечественники, господин оберст-лейтенант.

— Не понял, — сказал Штольц.

— Первую партию привезли из Гамбурга, — сказал Рабе, — поэтому их называют здесь гамбургскими. Но это ошибка, тут можно встретить евреев из разных районов Германии. Вы, кажется, родом из Дрездена?

— Эйзенах.

— А-а, Тюрингия… Кажется, были и оттуда.

Штольц приостановился. Это сообщение озадачило его, и первое, что он попытался сообразить, — на каком же расстоянии находится Минск от Эйзенаха; воображение тут же представило огромность земного пространства, простирающегося через несколько стран, и Штольц подумал, что в словах шефа заключена какая-то нелепость или, видимо, этот человек так странно шутит.

Рабе засмеялся, и сразу обнажились его выдвинутые вперед зубы с тяжелой десной, и задрожало пенсне на носу.

— Что, не поверили? — спросил он. — А ведь это так. Здесь вполне можно встретить знакомого. Я встретил.