Дакар был уже совсем рядом, и когда «Успенский» стал делать разворот, мы не сразу поняли значения этого. Но прошло еще две-три минуты, и корабль лег на обратный курс — в океан. Из рубки выскочил взволнованный вахтенный матрос и бегом бросился к корме. Он приспустил красный флаг на флагштоке. Поползли с фок-мачты и флаги, требующие лоцмана и медицинскую помощь. Наш товарищ скончался.
Только на следующий день я узнал от доктора, что означает тяжелый перелом основания черепа. Спасти Царенко было невозможно. Он умер, не приходя в сознание.
Мы принялись за прерванную работу. В рыбный цех спустились рыбообработчики и подвахта, словом, жизнь пошла своим чередом. Но в этой жизни с нами не было нашего товарища…
Сегодня Царенко похоронили по старому морскому обычаю — в океане.
В шесть часов утра «Успенский» дал ход и направился на восток от района промысла, на большие глубины. Отошли от Дакара мы довольно далеко: город едва виднелся на горизонте. «Успенский» лег в дрейф. Мы пришли на место погребения Царенко. На кормовой палубе — весь экипаж. Все чисто одеты и выбриты. Не слышно лишних слов. Команда выстраивается в две шеренги. Шеренги расположены под углом в 90 градусов друг к другу. У правого борта стоит деревянный помост. К нему приближаются четыре человека, несущие на руках сбитую из досок платформу. На ней лежит зашитое в полотно тело Царенко. Платформу устанавливают на помост.
Первым говорит капитан. Выступают товарищи Царенко. Люди клянутся помнить о погибшем друге. Наступает самая тяжелая минута. Капитан отдает команду: «Предать тело морю!» — и берет руку под козырек. Тело с глухим всплеском падает в воду. «Успенский» делает прощальный круг. Протяжный гудок скорбно сотрясает воздух. Все эти дни флаг на корабле печально приспущен. Приспущен он и сейчас. В вахтенный журнал записываются точные координаты места погребения Владимира Царенко. Прощай, товарищ!
«Успенский» снова направляется к месту промысла. Лучшее, что мы могли теперь сделать, — это трудиться так, как будто бы Владимир Царенко был с нами. Мы сохраним его в своей памяти.
Сегодня уловы сардины достигли внушительных размеров. Каждый трал приносит с собой по десять-пятнадцать тонн рыбы. Это нелегко представить, не увидев собственными глазами. Трал, битком набитый сардиной, занимает в длину почти всю кормовую палубу. В высоту он превосходит человеческий рост. А ведь улов в 15 тонн (или в 150 центнеров) считается здесь средним! В Черном море улов на одно орудие лова около тонны — это чрезвычайное происшествие, и о нем помнят годы. В океане же у Дакара улов в 5 тонн считается более чем скромным.
Естественно, что, когда на палубу поднимают по 10–15, а то и 20 тонн, много времени уходит на вымывание рыбы из трала, ее переброску в бункера и обработку. В дни больших уловов удается сделать всего по три траления. Но они с лихвой перекрывают уловы шести тралов, которые мы делали в первые дни промысла. Конечно, так было не все время. Бывали дни, когда мы не могли поймать и центнера сардины; бывали дни, когда приходилось радоваться каждой тонне рыбы. Но не эти дни делали погоду. Иначе промысел за тридевять земель от родных берегов был бы просто бессмысленным.
На «Успенском» две траловые бригады. Во главе каждой стоит помощник тралмейстера. Работают они посменно и соревнуются друг с другом. Когда на палубе появляется трал с большим уловом, то члены бригады радостно прыгают возле него. Помощник тралмейстера вскакивает на трал с толстым шлангом в руках и проезжает с тралом несколько метров по палубе. Особенно лихо это проделывает Володя Сенных — молодой горячий парень, только недавно окончивший рыбохозяйственный техникум. Сенных сейчас студент-заочник первого курса факультета промышленного рыболовства в Балтийском техническом институте рыбной промышленности.