На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

5 августа. Я заболел. Температура 39,7°. Не исключено, перегрелся на солнце. Лапин говорит, что из полка отправляют первую партию на учебу в Боровичи. Его подрядили оформлять документы в штабе полка на отбывающих. В Боровичах сосредоточены теперь средние и высшие учебные заведения, эвакуированные из Ленинграда и занятые подготовкой командного состава всех степеней для Волховского и Ленинградского фронтов. Лапин спрашивает у меня: не желаю ли я поехать на академические курсы усовершенствования командного состава?

– Теперь у меня есть возможность составить тебе протекцию, – говорит Лапин, – я мог бы рекомендовать тебя отборочной комиссии штаба.

Я, естественно, соглашаюсь и с нетерпением жду вызова.

9 августа. Лапин представляет меня по начальству в качестве абитуриента. Тут же состоялось и собеседование, окончившееся для меня положительно. Очевидно, немалую роль сыграла и характеристика, подписанная майором Коротких. Комиссия мою кандидатуру утвердила.

11 августа. Будучи по делам в Бокситогорске, проходя мимо одного из госпиталей, я встретил Николая Морозова. Того самого, с которым из Москвы ехал в Великий Устюг. Он уже трижды ранен и последний раз – в июльских боях под Мгою. Встретились по-дружески, расцеловались. Посидели на бревнах около забора. День жаркий, солнечный. По двору прогуливаются раненые. Морозов говорит, что многие даже из нашего выпуска – убиты. Потом он стал как-то неестественно хихикать. И вдруг оба стали по-быстрому прощаться – будто хотели поскорее избавиться друг от друга и больше не вспоминать о прошлом, не думать о пережитом.

12 августа. Утром получили с Лапиным в штабе полка личное дело в запечатанном конверте и направление на академические курсы усовершенствования командного состава в город Боровичи. Не спеша идем в Бокситогорск. Ехать предстоит самостоятельно, вдвоем. Я в восторге!

13 августа. От Тихвина нам предстояло через Неболчи и Окуловку добираться до Угловки, где пересаживаться на местный поезд до Боровичей.

У военного коменданта Тихвина отметили командировочные предписания и получили литерные билеты. Поезд отходит в восемь вечера. У нас масса времени. Погода хмурится, заметно похолодало. Низкие рваные облака угрожают дождем. Лапин предлагает зайти к жене какого-то знакомого майора. Приняли нас радушно. Жена майора оказалась миловидной, бойкой и сравнительно молодой женщиной. Лапин о чем-то с нею пошептался, и вскоре она явилась с двумя бутылками мутного и вонючего самогона. Какая же пакость был этот самогон! Закусывали мы его солеными грибами, но все равно глотать смердящую сивуху было отвратительно. Голова быстро отяжелела, выступил холодный пот, все вокруг плавало и колыхалось, мутило страшно, и было очень, очень дурно.

Нужно не опоздать на поезд. А самочувствие мое – хуже некуда, я еле держусь на ногах. Я не был пьян в том смысле, что ничего не соображал. Нет. Сознание мое было ясным, и я помню все детали. Но по всему телу разлилась такая слабость, что владеть собою, своим телом стало очень, очень трудно. Я вижу, как побелел Лапин, – он тоже еле-еле держится на ногах. «Как же мы поедем?» – пронеслось в мозгу. Собравшись с последними силами, мы отправляемся на вокзал.

Лапин, считая себя в какой-то мере виновником случившегося, проявлял в отношении меня исключительное товарищеское внимание. По пути мы несколько раз присаживались отдыхать и постепенно приходили в себя.

– Они, наверное, этот самогон, – задумчиво произнес Лапин, – настаивали на табаке. Или же еще на какой-нибудь пакости. Для крепости и дурмана. Это они практикуют теперь.

– Слушай, – спросил я, – а где твои вторые сапоги? Ты их не оставил, случайно, у этой бойкой дамочки?

– Оставил, – мрачно изрек Лапин и сплюнул, – в качестве уплаты за эту пакость оставил.

На вокзале полно народа, у вагонов давка. На плацкарты никто никакого внимания не обращает. Работая локтями, Лапин проталкивает меня вперед. Впечатление, что люди уже совсем озверели: со всех сторон угрозы, матерщина, крики, кто-то пускает в ход и кулаки. Большой драки нет, но она может возникнуть в любой момент. Вломившись в вагон, мы занимаем верхние полки. Упав тяжелеющей головой на вещевой мешок, я будто проваливаюсь в небытие.

Путешествовать же в таком состоянии да еще в общем вагоне отнюдь не безопасно. Могли раздеть, снять сапоги, выкрасть деньги, документы. Могли. Но, как ни странно, все обошлось благополучно.

14 августа. Поутру прибыли мы на станцию Угловка Октябрьской железной дороги. Местный поезд на Боровичи отходит в четыре часа дня.

После вчерашнего дико болит голова, немного мутит. Раздобыли кипятку, заварили чай покрепче, позавтракали. Погода разгулялась, и день обещал быть теплым и солнечным. Отыскав укромное место в ближайшем кустарнике, мы пребываем в состоянии дремотной истомы.

– Ты знаешь хоть, куда мы едем? – спросил я Лапина.