На высотах твоих

— Пожалуйста, я хочу работать,— стал умолять он чиновника, заглядывая ему в глаза в поисках сочувствия.— Я работать хорошо, работать в Канада.— Название страны он произнес коряво, как будто заучил его, но усвоил недостаточно твердо.

Чиновник отрицательно покачал головой.

— Нет, сюда вас не пустят.— Он повернулся к капитану Яабеку.— Я отдаю приказ о задержании этого пассажира, капитан. На вашу ответственность. Он не должен ступить на берег.

— Я позабочусь об этом,— добавил инспектор компании. Чиновник кивнул:

— Остальные могут быть свободны.

Матросы, собравшиеся в каюте, двинулись к дверям, когда заговорил Крепыш Гейтс:

— Можно перемолвиться с вами словечком, начальник?

Чиновник с удивлением ответил:

— Да.

Толпа у дверей замешкалась. Двое или трое матросов повернулись назад.

— Я насчет этого парня Анри.

— И что же? — Голос чиновника стал резким.

— Ну, я насчет того... учитывая, что через пару дней наступит Рождество, не могли бы мы взять с собой Анри на берег? Хотя бы на одну ночь?

Чиновник резко сказал:

— Я уже объявил и не намерен повторяться: он останется на судне.

Крепыш Гейтс тоже взял тоном выше:

— Я слышал это, только не могли бы вы забыть хотя бы на пять минут о своем проклятом бюрократизме? — Он не собирался выходить из себя, но взыграло презрение моряка к «сухопутным крысам».

— Ну хватит! — прикрикнул чиновник, сверля взглядом Крепыша Гейтса.

— Это вам хватит, сухарь вы заплесневелый! — взорвался Крепыш Гейтс.— Парень не был на берегу уже два года, а тут еще проклятое Рождество...

— Гейтс,— спокойно сказал капитан,— кончайте.

Наступила тишина. Чиновник покраснел и призадумался. Он с сомнением глянул на Крепыша Гейтса.

— Вы утверждаете, что этот парень Дюваль не был на берегу два года?

— Не совсем так, — спокойно вмешался капитан. Он говорил по-английски чисто, с едва заметным норвежским акцентом.—Он не был на берегу с того времени, когда пробрался на мой корабль двадцать месяцев тому назад. Ни в одной стране ему не позволили высадиться. В любом порту повсюду мне говорят одно и то же: у него нет паспорта, никаких бумаг, поэтому он не может сойти на берег. Он стал нашим штатным матросом.— Капитан поднял крупные мозолистые руки с растопыренными пальцами в жесте, выражающем недоумение: — Вы что, хотите, чтобы я скормил его рыбам, потому что ни одна страна не принимает его?

Напряжение спало. Крепыш Гейтс из уважения к капитану молча отошел к двери.

Чиновник, стараясь говорить ровно, произнес с сомнением:

— Но он утверждает, что он француз, уроженец Французского Сомали.

— Верно,— согласился капитан. — Но, к сожалению, французы тоже требуют документы, а у него их нет. Он клянется, что у него их никогда не было, и я ему верю. Он правдив, к тому же прекрасный работник. Уж такое-то за двадцать месяцев можно узнать.

Анри Дюваль наблюдал за их беседой, переводя взгляд, полный надежды, с одного лица на другое. Теперь он устремил взгляд на лицо чиновника.

— К сожалению, он не может высадиться в Канаде.— Чиновник явно чувствовал себя не в своей тарелке. Вопреки суровому виду он не был жестокосерден и в глубине души сожалел, что правилами службы ему не дозволяется делать послабления. Как бы извиняясь, он добавил: — Боюсь, я ничего не могу поделать, капитан.

— Даже на одну рождественскую ночку? — опять вмешался Крепыш Гейтс. Ответ прозвучал как окончательный приговор:

— Я сейчас же выпишу ордер на задержание. Прошел час с момента швартовки судна, и снаружи начали сгущаться сумерки.

4

Примерно в 11 часов вечера по ванкуверскому времени, когда премьер-министр уже лег спать в Оттаве, к темному обезлюдевшему причалу Ла-Пуент подкатила машина. Из нее под проливной дождь вылезли двое мужчин: один из них был репортер, другой — фотограф ванкуверской газеты «Пост».

Репортер Дэн Орлифф был грузным мужчиной лет под сорок, с краснощеким скуластым лицом и разбитными манерами, которые делали его похожим скорее на добродушного фермера, чем на прожженного, а временами и безжалостного газетчика. В противовес ему фотограф Вальи де Вер был худеньким коротышкой, суетливым и склонным напускать на себя видимость отчаянного пессимиста.

Когда машина отъехала, Дэн Орлифф огляделся, придерживая руками поднятый воротник в тщетной попытке защититься от ветра и дождя. После яркого света фар он сначала ничего не мог рассмотреть. Вокруг них виднелись какие-то смутные призрачные формы и более темные пятна с проблесками воды меж ними, маячили тихие безлюдные здания, силуэты которых расплывались во тьме. Затем, когда его глаза привыкли к темноте и более близкие предметы попали в поле зрения, он увидел, что они стоят на широкой бетонированной платформе, тянущейся вдоль берега бухты. Позади них высились цилиндрические башни элеватора и темные портовые пакгаузы. Там и сям платформу усеивали кучи корабельного груза, накрытого брезентом. От платформы тянулись в море, как руки, два пирса. По обеим сторонам их были пришвартованы корабли — судя по огням, тускло светившимся на палубе, их было пять. Но нигде не было видно ни людей, ни признаков жизни.