— Один из моих людей позвонил мне утром из Ванкувера. Местная газета «Пост» публикует материалы об ном проклятом нелегальном пассажире, пароходном «зайце», который жалуется на несправедливость иммиграционных властей. Мне сообщили, что какой-то паршивый писака облил слезами всю первую страницу газеты. Как раз та ситуация, о возможности которой я предостерегал.
— С ним обошлись несправедливо, с этим пароходным «зайцем»?
— Господи, Милли, да кому до этого дело? — прорычал в трубке голос управляющего партийной канцелярией.— Мне нужно только, чтобы о нем перестали трепаться газеты. Если нет другого способа заткнуть им глотку, пусть разрешат этому сукиному сыну въезд в страну и покончат с этой историей.
— Ух, ты,— сказала Милли,— я вижу, вы в боевом настроении.
— Что ж с того? — обрезал Ричардсон.— Мне до смерти надоели недоумки вроде Уоррендера, которые сперва откалывают номера, а потом плачутся мне в жилетку, прося выручить их.
— Если отбросить вульгарность,— отозвалась Милли шутливо,— то как прикажете понимать ваши выражения— как смешанную метафору? — Резкость в речах и в характере Брайена Ричардсона действовали на нее освежающе в затхлом мирке политиков с их профессионально гладкими речами, изобилующими затертыми оборотами. Вероятно, поэтому, подумала Милли, она относится к нему с большей теплотой, чем ей самой хотелось бы.
Это чувство возникло у нее с полгода тому назад, когда шеф партийной канцелярии начал приглашать ее на свидания. Сначала Милли принимала приглашения из простого любопытства, не разобравшись еще, нравится он ей или нет. Позже любопытство перешло в симпатию, а месяц тому назад вечер, проведенный с ним у нее в квартире, закончился физической близостью.
Сексуальный аппетит Милли был здоровым, но не чрезмерным. Она встречалась с несколькими мужчинами после того сумасшедшего года с Джеймсом Хауденом, однако случаи, когда встречи заканчивались в спальне, были редки и разделены значительными промежутками времени, причем выпадали только на долю тех, к кому Милли чувствовала искреннюю симпатию. Она была не из тех женщин, которые считают себя обязанными лечь с мужчиной в постель из признательности за приятный вечер, и, вероятно, эта недоступность в сочетании с природной женственностью привлекала к ней мужчин. Как бы то ни было, вечер с Ричардсоном, закончившийся, к ее собственному удивлению, постелью, не доставил ей радости, разве что подтвердил лишний раз, что грубость Ричардсона не ограничивается его речами. Впоследствии ей казалось, что она совершила ошибку.
С того времени они больше не встречались, и Милли твердо решила, что никогда больше не влюбится в женатого мужчину.
Тем временем голос Ричардсона раздавался в трубке:
— Если бы все были такими умницами, как вы, моя жизнь стала бы похожей на мечту. Кое-кто из коллег считает, что общественные связи — это нечто вроде половых сношений с массами. Между прочим, попросите шефа позвонить мне, как только совещание кончится. Ладно? Я буду у себя.
— Будет сделано.
— И еще, Милли...
— Да?
— Как вы смотрите, если я загляну к вам вечером? Скажем, около семи?
После небольшой паузы Милли ответила неуверенно:
— Не знаю.
— Чего не знаете? — Голос в трубке звучал напористо, его обладатель явно был не намерен получить отказ.— Есть на примете что-нибудь другое?
— Нет, но...— Милли колебалась.— По традиции рождественские праздники проводят в кругу семьи, не так ли?
Ричардсон рассмеялся деланным смехом:
— Если вас беспокоит только это, то плюньте и забудьте. Уверяю, Элоиз имеет свои планы на праздник, и я в них не фигурирую. Если на то пошло, она будет благодарна вам, если вы уберете меня с ее дороги.
И все же Милли колебалась, памятуя о своем решении. Но сейчас... она никак не могла решиться отказать. Может быть, не стоит спешить... Затягивая время, она сказала:
— А где ваше благоразумие? У коммутатора есть уши.
— И рот тоже, так что не будем давать повода болтать лишнее! — сказал Ричардсон жестко.— Так, значит, в семь?
Вопреки желанию Милли пробормотала «хорошо» и положила трубку. Как всегда после телефонного разговора, она машинально подвесила клипсы.
Минуту-другую она держала руку на трубке, словно сохраняя связь между собой и Ричардсоном, затем с задумчивым выражением на лице подошла к высокому окну, выходящему на парадный газон перед зданием парламента.