На заработках

— А мы-то съ мужемъ вдь семью безъ копечки оставили. Мужъ въ сторону, а я въ другую. Вотъ теперь старикамъ посылать надо. Какъ ты думаешь, голубчикъ, не дастъ-ли мн хозяинъ хоть трешницу, чтобы въ деревню послать?

Спиридонъ оставилъ выдергивать кочерыжки, выпрямился во весь ростъ, покачалъ головой и сказалъ:

— Не дастъ. Онъ и своимъ-то землякамъ съ попрекомъ да съ ругательствами… Я такъ вотъ даже и въ сватовств ему прихожусь, а еле-еле далъ.

— Бда! — покрутила головой Акулина. — Что только наши старики тамъ въ деревн теперь и длать будутъ! Вдь на смяна и то нтъ.

— Нониче многіе плачутся, — пробормоталъ Спиридонъ въ утшенье.

— У насъ вся деревня, какъ есть, плачется, — откликнулась чернобровая женщина, Екатерина.

— И я теб вотъ еще что скажу… — продолжалъ Спиридонъ. — Онъ еще добръ до васъ, бабы… Хозяинъ-то то есть. Въ другихъ мстахъ, какъ подрядилась — сейчасъ на прописку паспорта и на больницу рубль хозяину отдай, а онъ взялся все это справить за заживу. Нтъ, ужъ ты лучше и не проси трешницы — не дастъ.

— Впередъ просить хочешь? — поинтересовался Панкратъ, явившійся съ рогожными носилками. — Ни въ жизнь не дастъ. Я даже такъ думаю, что не далъ-бы онъ вамъ сегодня по пятіалтынному за день да не согналъ бы васъ. Куда ему теперь съ бабами? Вишь, какіе холода стоятъ! Какія теперь огородныя работы въ март! А потеплетъ, такъ вдь бабы этой самой будетъ хоть прудъ пруди.

— Ой, что ты говоришь, милостивецъ! — испуганно проговорила Акулина — Да куда-же мы тогда пойдемъ?

— А это ужъ дло не хозяйское. Куда хочешь, туда и иди. Это твое дло.

— Не сгонитъ, коли паспорты взялъ. Вдь у насъ на огород парниковъ много. Кто-жъ будетъ около парниковъ-то? — перебилъ Панкрата Спиридонъ. — Ругаться по утрамъ, когда утренникъ на двор, все-таки будетъ, а согнать не сгонитъ.

Работа по выдергиванію кочерыжекъ продолжалась. Часовъ въ десять на огородъ пришелъ хозяинъ, уходившій куда-то, и веллъ стаскивать съ парниковыхъ рамъ рогожи и соломенные щиты, такъ какъ ужъ солнце стало на столько пригрвать, что застеклянившіяся лужицы оттаяли и блый иней съ до сокъ исчезъ. Мужики и бабы бросились исполнять приказаніе. Хозяинъ и самъ сдергивалъ вмст съ ними рогожи съ парниковыхъ рамъ и говорилъ:

— Вдь вотъ сейчасъ ни за что, ни про что за четырехъ дуръ отдалъ четыре рубля больничныхъ. На огород еще и конь не валялся, а ужъ четыре рубля подай.

— Заслужимъ, Ардальонъ Сергичъ, врь совсти, заслужимъ, — бормотали бабы и до того усердствовали въ дл сниманія рогожъ, что даже платки ихъ съхали съ головъ на шею.

— Толкуй! Пока еще вы заслужите-то, каждая изъ васъ обпить объсть хозяина успетъ. Хлбъ-то нынче сунься-ка — девять гривенъ пудъ.

Солнышко между тмъ свтило все ласкове и ласкове и уже начало пригрвать рабочимъ спины. Сіялъ ясный, солнечный день.

VI

Ардалъонъ Сергевъ хоть и хозяйствовалъ, но былъ не лнивый рабочій мужикъ и въ ' горячую пору дла всегда самъ работалъ вмст со своими рабочими на огород, но сегодня особой работы не предстояло, не было ничего спшнаго, а потому, обойдя вс парники и заглянувъ подъ рамы, онъ приказалъ мужикамъ и женщинамъ полоть между огурцами сорную траву и разрыхлять землю, а самъ отправился въ избу присмотрть за стряпухой.

Стряпуху Арину засталъ онъ чистившею картофель для щей. Печка уже вытопилась и котелокъ воды, заправленной кислой капустой, снятками и крупами, киплъ, клокоча блымъ ключемъ.

— Доходишь-ли до своего дла, мастерица? спросилъ онъ ее, входя въ избу и вшая картузъ на гвоздь.

— Дохожу. Отчего-же не доходить? отвчала нсколько застнчиво Арина. — Дло не мудрое.

Ардальонъ Сергевъ слъ на лавку и сталъ набивать табакомъ коротенькую трубку. Арина стояла къ нему спиной и шевелила красными голыми локтями, продолжая чистить картофель. Миткалевый печатный платокъ, съ красной каемкой и съ изображеніемъ русской азбуки, вмсто рисунка, посредин — прикрывалъ ея голову. Арина была неладно скроенная, но крпко сшитая двушка, какъ говорится, съ широкими плечами и бедрами, со станомъ почти безъ перехвата. Лицо ея съ нсколько вздернутымъ носомъ и маленькими глазами было, впрочемъ, симпатично. Арина вступила въ девятнадцатую весну своего существованія. Закуривъ трубку и попыхивая дымкомъ, Ардальонъ Сергевичъ сидлъ, смотря на широкую спину двушки и наконецъ опять спросилъ:

— Дома-то трафилось-ли стряпушничать?

— Еще-бы не трафиться! отвчала Арина, не оборачиваясь.

— Стало быть родители пріучали?

— А то какъ-же? У насъ безъ этого нельзя.

— Оба живы — и отецъ и мать?

— Оба. Они-то меня и снарядили въ Питеръ.

— Мать-то стара?

— Да не такъ чтобъ очень. Зачмъ ей старой быть?

— Дти малыя у ней есть?

— По третьему году двочка, да по пятому году мальчикъ.

— Ну, это стало быть не стара. Ты старшая что-ли?

— Старшая.

— Что-жъ замужъ не вышла?

— И вышла-бы, да какъ приданое-то справить? На какія деньги? У насъ нон голодуха. Ныншній годъ у насъ никто изъ двокъ замужъ не выдетъ.

— Не берутъ стало быть безъ приданаго-то?