На заре

— Хорошо, что я сразу обнаружила, — плакала Галина, — а то бы совсем загрызли! Вон Гриша все видел, и папане сказал, а они… Маманя злятся, что папаня заставили меня хлеб пекти…

— Отакое зло сделать молодице! — возмущалась Денисовна. — И за что?

— А это наше семейное дело, — возразил Молчун.

Григорий и гости молчали.

— Если вы, сват, будете позволять Грише бить Галину, то мы заберем ее до дому, — заявила Денисовна.

— Стращать меня будешь? — в ярости закричал Молчун. — Бери ее сейчас же и убирайся к чертовой матери!

— Пойдем, дочко, — сказала Денисовна и, взяв Галину за руку, вышла с нею из дома.

— Вот как с шантрапою связываться, — прервала молчание Акилина Даниловна. — Ей только бога молить, что взял такой человек, а она коники выкидывает. Хорошо, что Вася не женился на ее сестре.

— Я слыхала, — с жаром подхватила попадья, — что она вчера бежала из монастыря!

— Мы об этом тоже прочуяли, — важно помотала головой Меланья Аристарховна. — Подумать даже страшно!

— Лицом хороша, да умом негожа, — вставил Молчун и зашагал по комнате.

— Ты, Гриша, не ходи за нею, — наущала мать сына. — Если она тебе жена — сама придет.

Григорий скрылся за дверью своей спальни. Акилина Даниловна, размахивая длинными руками, вкривь и вкось пустилась чернить зятя. Меланья Аристарховна с мужем, а также и попадья приняли живое участие в обсуждении поступка молодого Левицкого.

Попадья оперлась на стол, прошептала:

— А вы слыхали новость? Сегодня за курганами Калры и Лезницы Курунин разъезжал со своим отрядом.

— Да, да! — подхватила Акилина Даниловна. — Чоновцы до сих пор мотаются на конях по станице.

— Я только что была у Матрены Егоровны, — прибавила попадья, — так она рассказала мне по секрету.

— А ей откуда известно? — перебил ее Молчун.

— Как же! Муж говорил.

— Я советую вам, Анна Алексеевна, — предупредил ее Молчун, — не болтать о Курунине, а то дойдет в ревком, придется, отвечать за это, да еще и людей впутаете.

— Нет, нет, Федот Давидович, — замахала попадья РУками. — Неужто я не понимаю. Делюсь тайной только в благонадежных домах, откуда ничего не выйдет. Вот и дочь может подтвердить.

Ава высоко подняла узенькие рыжие брови и, уставив на нее немигающие светло-серые глаза, воскликнула:

— Ах, маменька! А я уже поделилась с девчатами твоими новостями.

— Да ты с ума сошла! — испугалась попадья. — Когда же ты успела?

— Мы ж от Пятницы заходили домой, — напомнила Ава. — Ты ушла в дом, а я задержалась на улице. Там и…

— Боже мой, боже мой, какое глупое дитя! — вскричала попадья. — Да зачем же тебе нужно было болтать об этом?

— Вот новое дело! — Ава надула губы. — Тебе можно, а я тоже не маленькая.

— Вы лучше идите домой, Анна Алексеевна, — сказал Молчун. — А то, чего доброго, еще и нас…

Во дворе залаяли собаки. В доме наступила тишина.

Неожиданно распахнулась дверь, и вооруженный комсомольский наряд шумно ввалился в кухню. Вперед выступил Вьюн и, указав на попадью, закричал:

— Вот она, ребята! А мы ее ищем по всей станице.

Он приказал ей следовать за ним. Попадья растерялась, хотела возражать, но комсомольцы подхватили ее под руки и повели к выходу. Ава заголосила, побежала следом за матерью.

* * *

Григорий прислушался к шуму в кухне, но с кровати не поднялся. Злоба, как пиявка, сосала его сердце. Сняв сапоги, швырнул их к сундуку. Мысль о жене тяготила его, не давала покоя.

«Не пойду я тебя кликать, — мысленно рассуждал он. — Сама придешь! Думаешь, я стану просить? Ни за что! И не думай…»

За дверью слышался тихий разговор отца и матери с уходившей Акилиной Даниловной. Григорий перевернулся на другой бок, вздохнул.

В спальню заглянула мать, ласково спросила:

— Чего ты, сынок, не раздеваешься?

Григорий сел на кровать в полосе света, падающего из кухни, промолвил:

— А может, пойти за Галькой? Завтра пшеницу не с кем будет возить…

— Ты слышишь, Федот? — возмутилась мать. — Гриша хочет идти за Галькой. Где это было, чтобы чоловик бегал за жинкой? Она просить тебя будет, постой трошки.

— Ты с чего это? — остановясь на пороге, спросил отец. — Понимаешь, дурья твоя голова, что значит казаку перед бабой унижаться?

— Да я только спрашиваю, — проговорил Григорий и начал раздеваться.

— Ложись спать, сынок, ложись, — выходя из спальни, сказала мать.

Отец прикрыл дверь.

Григорий лег в постель.

«Нет, она так и совсем может не прийти, — заложив руки под голову, думал он про себя. — Такая гордяка». Ему было не по себе, и Григорий уснул далеко за полночь.

Открыл он глаза перед самым рассветом. Вспомнил о жене. Стало досадно, пошли разные мысли. Он переворачивался с боку на бок, тело чесалось. Перина показалась твердой, подушка лежала низко. Вставал, взбивал постель, подкладывал под голову одежду.

— Ну и дура ж, что утикла, — произнес он вслух. — Как будто бы я бил без разбору. Все ж бьют своих жинок. Так же и я. Ну, коли не нравится тебе, то и не буду бить. — Лег на другой бок, натянул на себя одеяло.

Время тянулось томительно. На дворе светало.

Прокашлял отец, послышался голос матери. Раздались шаги. Дверь приоткрылась.

— Сынок, спишь? — прозвучал голос матери.

— Нет, — тоскливо ответил Григорий.