На заре

Выйдя из пещеры, он с большим усилием вытер рукавом лицо и, обратясь к белогвардейцам, с дрожью в голосе произнес:

— Братцы… довольно…

Сознание покинуло его, и он упал.

XVIII

Выполняя поручение Хвостикова, Кочкаров в первый же день добрался до Канделяпляр, но в монастырь не пошел, так как в Сентах гремела пальба. На следующую ночь, как только в ауле наступила тишина, он проник в монастырь, покружил немного около дома игуменьи, затем осторожно постучал в окно.

На крыльцо вышла мать Раиса и, узнав ночного гостя, пробормотала:

— Боже! Неужто это вы, Бабула? С чем пришел, раб божий?

Кочкаров оглянулся по сторонам, прошептал:

— Моя пришла от Хвостикова.

Игуменья торопливо перекрестилась, пропустила его в дом. В передней спросила с тревогой:

— Зачем же это прислал тебя Алексей Иванович?

— Золото брать, — сказал Кочкаров. — Генерал приказал все на Кисловодск, к жене его везти.

Игуменья всплеснула руками:

— Святой угодник! Как же ты повезешь? Крутом красные! Можешь попасться. Да и мне потом несдобровать.

— Я не попадай! — мотнул головой Кочкаров, — Моя знает, какая дорога ехать надо.

Игуменья проводила его в маленькую боковую комнату с закрытыми ставнями, зажгла оплывшую свечку в подсвечнике, указала на койку:

— Ложись здесь, отдыхай.

— Моя есть хочет, — сказал Кочкаров.

— Сейчас принесу. — Игуменья пошла на кухню, подала ему на столик полбуханки хлеба и тарелку студня.

— Ты, мать Раиса, лошадь не забудь готовить, — напомнил Кочкаров, — Моя верхом будет ехать. Понимай?

— Понимаю, как не понять! — сказала игуменья.

Кочкаров жадно набросился на еду…

Игуменья спешно созвала всех мантийных монахинь[673], под большим секретом объявила им о приезде Кочкарова и повелела тщательным образом проверить монастырь, Сенты, Нижнетебердинский аул[674] и узнать, где стоят часовые. Все двадцать две монахини немедля отправились в разведку и через полтора часа доложили, что никакой опасности нет и что дорога в Клухори свободна.

Игуменья растолкала спящего Кочкарова.

— Вставай. Все уже готово.

Возле дома стояли две пароконные подводы, нагруженные тюками, и оседланная лошадь. Кочкаров простился с игуменьей, сел на лошадь и выехал из монастыря. Вслед за ним тронулись подводы.

За мостом через Теберду дорога потянулась между берегом шумливой реки и цепью лысых гор.

Кочкаров рассказал возчикам, куда держать путь, а сам пустил лошадь в намет, быстро пропал в темноте.

Позади уже осталось селение Бари. Внезапно впереди, со стороны Клухори, послышалась дробь конских копыт. Возчики остановили подводы. Прятаться было некуда: справа скалы, слева высокий обрывистый берег реки. Оставалось одно — свернуть на обочину дороги и ждать.

Вскоре к подводам подъехал Хубиев, возвращавшийся со своим полком из Кардоникской в Сенты и Нижнетебердинский аул. Увидев возчиков, он крикнул:

— Салям алейкум!

— Алейкум салям, — ответил седобородый возчик

Хубиев стегнул коня плетью, пустился по звонкой каменистой дороге. Пропустив полк, возчики двинулись дальше, благодаря всемогущего аллаха за удачный исход дела. За Клухори они свернули на дорогу к Кисловодску. В ночную пору здесь не диво попасть в руки абреков бродивших в горах, поэтому возчики гнали лошадей так, что с тех хлопьями падала пена. Перед рассветом подводы уже были под горою Темчир[675]. Слева и справа от дороги, пролегавшей вдоль речушки Мары, теснились крутые лесистые скалы.

До селения Нижние Бары[676] оставалось не больше версты, когда из лесу на дорогу выехал небольшой отряд красноармейцев. Впереди на тонконогом кабардинце сидел Карабашев. Подъехав к возчикам, он спросил:

— Не встречались вам всадники с табуном лошадей?

Карабашев уже хотел было пустить коня вскачь, но тут случайно обратил внимание на тюк, торчавший из- под брезента в задке головной подводы. На тюке отчетливо виднелась надпись: «Хвостиков».

— Что это вы везете? — спросил Карабашев.

— Не знаю, что в мешках, — сказал седой бородач. — Кочкаров приказал везти, вот мы и везем.

— А ну, следуйте за нами! — приказал Карабашев. — Посмотрим, чем нагрузил вас этот шайтан Кочкаров.

* * *

Расположив свой полк в Сентах и в Нижнетебердинском ауле, Хубиев отправился с десятком конников в имение князя Крым-Шамхалова, которое уже было переименовано в «Юй джарлыланы ёкюлю», что обозначало — дом защитников бедноты.

В бывших княжеских хоромах еще спали. Хубиев спрыгнул с коня, взбежал на крыльцо и громко постучал в запертую дверь. Его жена Фердаус в длинной ночной сорочке быстро спустилась по лестнице, широко распахнула двери.

— Мой Шагоиб! — воскликнула она, сияя от счастья, — Мне сердце подсказало, что это ты!

Хубиев обнял ее, поцеловал.

— А где Аскерби? Где Фатима? Спят еще? — спросил он, улыбаясь. — Видно, в доме князя им спится по-княжески!

— Фатима здесь, а Аскерби… — Блеск в глазах Фердаус погас. — Какая-то банда угнала всех красноармейских лошадей из Учкулана. Аскерби еще вчера уехал туда…

— И до сих пор не вернулся? — встревожился Хубиев. Он гневно хлестнул плетью по перилам крыльца, — Кто, кто эти бандиты? Уж не Барисбий ли Дудов организовал эту кражу?