На заре

— Не успела вырасти, — улыбнулся Жуков.

Сергию хотелось еще о многом расспросить его, но Гурий прервал разговор:

— Потом наговоритесь. А сейчас нам пора идти.

Гурий и Жуков вошли в келью игумена Дорофея, который приводил в порядок седые длинные волосы перед большим овальным трюмо.

— Чем намерены заниматься сегодня? — поинтересовался Дорофей.

— Нам нужно побеседовать в тесном кругу и выработать план действий. Время не терпит, — сказал Жуков.

— А у меня хорошая весть, Диомид Илларионович, — сообщил Дорофей. — В плавнях под Новоминской[681] скрывается большая группа казаков сотников Зубарева и Дубины.

— Это же прекрасно! — с жаром воскликнул Жуков. — Связь с ними установлена?

— Вот думаю, кого послать туда.

— А чего думать? — вставил Гурий. — Через Марфу Кузьминичну Бражникову можно. Это чепигинская[682] купчиха. Она с мужем изображена у нас на стене в притворе храма. За дело господнее в огонь и в воду пойдет.

— А что за человек Комаровский в Гарбузовой Балке[683]? Надежный?

— Куда уж надежнее. Он с женой тоже в святых числится. На крыле главных ворот лики их написаны.

— Воистину праведная чета, — подтвердил Дорофей.

* * *

На колокольне Сергий пробил час завтрака…

Братская трапезная разделена на две части: поварню и просфорную[684]. Первая половина — для священнослужителей, вторая — для монахов.

Сергий быстро отыскал свое место, уселся на скрипучей скамейке у открытого окна. Дюжий монах Федор подал завтрак и подсел к столу, за которым рядом с Сергием сидели два монаха — заведующий складом и старший конюх.

— Чтой-то, братия, не видать новичка, — сказал старший конюх, окинув взглядом монашескую половину трапезной.

— Он, поди, с самим игуменом трапезничает, — промолвил Сергий. — Видать — не простая птица. В почете тут.

— Что ты буровишь[685], брат, — пробасил Федор. — Откуда видать тебе-то, слепому?

— Твое дело звонить, — добавил тенорком худой, длинношеий заведующий складом.

— А я и звоню.

— Звони, да не перезванивай!..

Сергий промолчал. На его волосатом, изъеденном оспой лице выражалась озабоченность. Не понравился ему новый монах.

После завтрака состоялось тайное совещание священнослужителей. Его проводил игумен Дорофей в просторном зале при Зимней церкви. Первым выступил полковник Жуков, доложивший о возможностях повстанческого движения на Кубани. Затем были обсуждены вопросы, связанные с созданием подпольной контрреволюционной организации при монастыре.

После совещания Гурий с Жуковым, попом Яроном и монахом Федором отправились баркасом на хутор Гарбузовая Балка — к Комаровскому.

Осень уже успела наложить на буйную растительность лимана золотистые и багряные краски увядания. Густые камыши и кусты рогоза еще кишели дичью. На зеленоватых зеркалах просторных плесов плавали стаи уток, нырков, диких лебедей и пеликанов.

Жуков стоял у борта баркаса, прислушивался к ритмичному стуку мотора и, окидывая взглядом глухие, дикие места, думал о том, какие богатейшие возможности для скопления повстанческих сил открывали перед ним эти болота и монастырь.

Ярон украдкой наблюдал за ним и мысленно оценивал, на что способен этот человек, можно ли вполне рассчитывать на его организаторскую силу. Маленькие черные глаза Ярона сверлили Жукова, будто пытались заглянуть ему в душу, прочесть его мысли.

Гурий, указав на юго-восточный берег лимана, пояснил Жукову:

— Там — наша пасека. От нее идет дорога на Брюховецкую. На этой дороге мы всегда встречаем владыку из Екатеринодара.

— Теперь ждите не владыку, а викария — отца Евсевия, — ответил Жуков. — Этот сумеет повернуть церковные дела в нужное русло, вопреки указаниям строптивого и выживающего из ума старика.

— Да, наш преосвященный владыка совсем капитулировал перед большевиками, — заметил Ярон. — Этак недолго от бога к сатане переметнуться.

— Когда же отец Евсевий сюда будет? — поинтересовался Федор.

— Обещал на рождество пресвятой богородицы[686], — ответил Ярон.

— Да… — протянул задумчиво Гурий. — Отца Евсевия бы на место владыки.

Баркас, шумно разрезая носом спокойную гладь воды, петлял между густыми камышами, вспугивал дичь. Впереди внезапно раскрылся обширный плес, посредине которого маячила лодка с рыбаком.

— Да это, никак, Зосима Варлаамович Комаровский! — издали определил Гурий и постучал в будку моториста: — Эй, глуши тарахтелку!

Баркас по инерции медленно приближался к лодке, но Комаровскому было сейчас не до него. Схватившись обеими руками за удилище, он с трудом удерживался в лодке: слишком большая рыба попалась на крючок. Леска дрожала, как струна.

Гурий сложил ладони рупором, закричал:

— Держи крепче, Зосима Варлаамович! Сорвется!

— Должно быть, пудового сазана закрючил! — сказал Ярон.

Все с интересом смотрели на борьбу между рыбаком и сазаном, бурлившим вокруг себя воду. Удилище в руках Комаровского согнулось, и казалось, вот-вот треснет или же оборвется леса. Но тут задергался еще один поплавок. Комаровский машинально схватился за второе удилище и, потеряв равновесие, шлепнулся в воду, сразу, как грузило, пошел ко дну.