На заре

Но Сергий, качаясь на веревках, как паук на паутине, продолжал носиться по колокольне, вызванивая камаринскую. Низкорослая фигура его с кривыми, косолапыми ногами проворно металась из стороны в сторону. Длинные седые волосы растрепались, косматое лицо с пустыми глазницами покрылось фиолетово-багровым цветом, а волосатые руки, как рычаги, дергали за веревки.

Дорофей схватил звонаря за патлы, стукнул кулаком по затылку, и только тогда Сергий опомнился, с ходу перешел на погласицу. Дорофей тяжело плюхнулся на скамейку, перевел дух, погрозил пальцем звонарю:

— Ну погоди, слепень! Наложу на тебя такую епитимью, что век помнить будешь!

— Позор, позор! — качал головой Гурий. — Что теперь подумает о нашей обители Евсевий!

XXII

Между тем тачанка викария приближалась к монастырю. На обочине дороги под палящими лучами полуденного солнца в несколько рядов стояли сотни подвод приехавших богомольцев. Тяжелый болотный воздух, пропитанный лошадиным потом, дурманил людей.

У двух распахнутых монастырских ворот стояла огромная толпа верующих, наряженных в праздничную одежду. Впереди теснились нищие в лохмотьях. Всюду торопливо шныряли темные фигуры монахов.

Наконец Евсевий и Александр подкатили к священнослужителям и черноризцам, вздымавшим хоругви и кресты. Кучер, натянув вожжи, остановил лошадей. Высокочтимые гости с помощью подбежавших прислужников слезли с тачанки, поклонились всей монашеской братии. Игумен сказал Евсевию:

— Добро пожаловать, ваше преосвященство.

В сопровождении попов и монахов прибывшие направились по ковровой дорожке в храм. Евсевий осенил себя крестом, взглянул на святые картины, вставленные вверху во всю ширь ворот колокольни.

На первой был изображен вход господен в Иерусалим, на второй — киево-печерская икона богоматери.

Вслед за попами и монахами в ворота двинулись богомольцы.

На паперти толпилось десятка три нищих. Истово крестясь, они расступились и, пропустив в храм Евсевия и Александра, снова сомкнулись стеною. С клироса неслось:

— Песнославим тя, всех владыку…

Марфа Кузьминична и Константин Тихонович задержались в аллее. Упав на колени, они торопливо сотворили молитвы перед своими портретами, вставленными в простенки притвора. Над портретами в центре, между четырьмя верхними решетчатыми окнами, было вылеплено распятие. Нищие бросились с протянутыми руками к купчихе, разноголосо завыли:

— Ради пресвятой богородицы!

— Подайте милостыньку!

Марфа Кузьминична раздала им серебряные и медные монеты, вошла с мужем в храм

Здесь справа стояли мужчины, слева кучились бабы. Среди взрослых находились дети. Все таращили глаза на золотой иконостас, обставленный зажженными свечами, на иконы, облепившие стены храма, крестились, кланялись, шептали молитвы. Ребятишки, подражая взрослым, делали то же самое

Жуков пробрался к группе богатеев, где уже стоял Комаровский. Под сводами храма плыло торжественное песнопение в честь владыки.

На колокольне прозвучал благовест в один колокол. В алтаре перед жертвенником Ярон в серебряной ризе с золотыми крестами начал совершать проскомидию[690].

Гурий, сияя ризным золотом и серебром, взошел на амвон, положил на себя крест, возгласил:

— Вонмем[691]!

Все затихли. Начались молитвословия, пения, чтение дьяконом апостола[692] и священником евангелия.

Марфа Кузьминична взглянула на Александра и, отрешившись от набожного настроения, подумала: «Какой паршивый поп!.. В сравнении с владыкой — ничтожество. Тот — как картинка, а этот — сущий урод!»

Комаровский наклонился к Константину Тихоновичу, прошептал:

— Отето…

— Молчи, Зосима Варлаамович! — шикнул на него Бражников, — А то нечистый дух в рот влетит. Не положено зараз.

По окончании обедни Гурий опять взошел на амвон и, выжидательно потеребив огненно-рыжую бороду, обратился к христианам с проповедью. Ровный бас его, словно гул толстостенного колокола, прокатился по многолюдному притихшему храму:

— Братия и сестры! Сегодня мы с вами празднуем рождество пресвятой богородицы, чтим светлую память святых ее родителей. Вы знаете, что от родителей дети наследуют те или иные природные склонности. Родители могут давать детям доброе или дурное направление. И если пресвятая дева Мария была украшена высокими добрыми свойствами, после господа бога и ее собственного доброго произволения, она в значительной степени была обязана и святым своим родителям…

Богомольцы с особым благоговением слушали его речь. Несколько немощных старух, таща за собой босоногих ребятишек, с трудом протискались к амвону и, упав на колени, начали бить земные поклоны.

А Гурий, пыхтя от излишней полноты, говорил о том, как жили родители богородицы, Иоаким и Анна, сколько терниев[693] перенесли они на своем веку.

— Родители должны помнить, что от добрых и благочестивых супругов родятся и дети, наделенные самой природой добрыми благочестивыми склонностями, и наоборот, от злых и нечестивых, от невоздержанных, пьяных, развратных, воров и непочитающих, неверующих в бога!.. родятся и дети с такими же недобрыми склонностями.